Король, следивший за тем, как моется ребятня, проверил каждого — нет ли вшей и прочей заразы. Кроме Данила, у всех в волосах кишели вши.
— Живо сюда! — Принес пачку дуста. Посыпал им головы не скупясь. Велел обвязать волосы полотенцами. И собрав в кучу белье, отдал сявкам, чтоб выкинули немедля.
Вскоре вернулся Глыба с «шестеркой». Загруженные сумки тут же распаковал. Одел «зелень» во все новое, чистое.
Пока ребята ели, Шакал исподволь внимательно наблюдал за каждым.
Потом, велев им отдыхать, позвал к себе Капку и Короля, поплотнее закрыл двери, чтоб никто не мог подслушать.
— Хреновый у тебя улов! Много сил и башлей спустишь на эту кодлу. А понт будет ли? Ты только глянь, шары протри. Одна перхоть! Твой этот Петька — черт глистатый! В нем злобы и жадности полно. С таким кентоваться даже пидер не сфалуется. Или этот — Колун! Ни ума, ни сообразительности! Кобель редкий! А тупой до удивления! Глянь в его шары! Ни искры ума. Одна безмятежная дурь и похоть! Какой из него фартовый! Или эта — хромая транда!
— Она шестерить станет у Сивуча! Не для фарта взяла ее! — вступилась за Тоську неожиданно для самой себя.
— Ну, дело твое! Только помяни! Из этих хмырей ни хрена не слепишь! Не возись с ними, не трафь! Пустое все! Надыбаем тебе из беглецов, либо из освободившихся. Больше понту! Эти через месяц навары приволокут. А на твоих уйдут годы! Нынче в дело никого не бери. Засыпешься с гавном! — говорил Шакал.
Но Капка слушала вполуха. Она помнила, из какой «зелени» лепил малины Сивуч. Те были куда слабее и никчемнее. Не знали тех условий, не перенесли столько бед и побоев. А стали законниками. Все, кроме Паленого, фартуют кучеряво. Ни одна малина из-за них не осталась в накладе.
— Нет, пахан! Я взяла! Мои они! Гони башли для Сивуча!
Уж если прокол, то и он — мой! Ни одного не отпущу! — не согласилась Капка.
Она вошла в комнату, где спала ее «зелень», будущие кенты.
Петька во сне сжимал кулаки, скрипел зубами, метался. Митька — свернулся в клубок, сопит тихонько. Подозрительный пацан, немногословный. Оба близнеца спят обнявшись. У этих — все на двоих — и хлеб, и соль. Будут ли радости?
Тоська всхлипывает, видно, даже теперь на памяти синяки болят. Лишь Данил развалился богатырски. Глупость никогда ничто не мучает и не терзает… Таким везде прижиться можно. Ни память, ни совесть не болит. Таких нередко обходит Фортуна сердцем…
Шакал до глубокой ночи уговаривал Задрыгу отказаться от пацанов. Находил убедительные доводы, но девчонка заупрямилась и не согласилась с паханом.
Едва стемнело, Капка стала собираться. Сложила в сумку все необходимое. Пересчитав деньги, потребовала еще. Шакал недовольно поморщился, но отстегнул. Задрыга подошла к Королю.
— Не дергай его! Отпусти с нами в дело. Ты без него сама справишься. Этот кент пусть пока с нами пофартует, — попросил пахан. И добавил:
— Не на день линяешь. Сама зырь, кто на что врубится? А может, всех отсеет Сивуч. Тут же надо на общак пахать, чтоб не худел. Дошло?
— Уломал! Пусть кемарит медвежатник. Уступаю кента вместо себя! Но тогда еще башлей подбрось. Не на холяву Короля отдаю! — усмехнулась Капка. И забрав деньги, велела пацанам линять из хазы тихо.
Король не слышал, как закрылась дверь за «зеленью». Капка выскочила из дома первой. И, не оглядываясь, повела, свою ораву к вокзалу.
По дороге загрузились продуктами. Втиснулись в купе. Набрали чаю у проводницы. И, разговорившись, забыли о времени. Спать никто не ложился. Все думали о предстоящем. Мечтали вслух, строили планы.
— Я, когда первые бабки сорву, похиляю к шмарам! — заговорил по фене Данилка.
— Вот дурак! И не жаль тебе на гавно деньги тратить? Зачем бабье? Лучше жратвы купить много-много! И на зиму — теплое белье! Новое, свое. А не снятое с пугала в огороде! — отговаривал Митька.
— Я себе часы куплю! Самые лучшие. Настоящие! Командирские! — мечтал Колька.
— Ерунда! Без часов обойтись можно плево! Зачем нам время знать? Ночь — всегда ночь! Вот я себе куплю магнитолу!
Портативную! Она мне и песни споет и что-нибудь сбрешет! — горели радостью глаза Шурика.
— Во! Когда я по блядям пойду, у тебя часы, а у тебя — магнитолу возьму. Чтоб закадрить! — сообразил Данила.
— Вот тебе! — отмерил Калька по локоть и тут же получил легкую затрещину.
— Эй, кент! Клешни в сраку сунь! Не то я их тебе укорочу! — предупредила Капка Данилу. Тот удивленно глянул на Задрыгу. Не понял, за что грозит?
— Тебе ботаю! Махаться завязывай! Иначе самого отмантулю! Врублю так, что мало не покажется! Секи! Ты нынче для них — никто и ничто! Они уже не в подземке! Там ты паханил. Здесь — я! Заруби себе на шнобель!..
Пацанам пришлась по душе защита Капки, и они осмелели.
— А я себе бусы куплю. Красные! Большие. И серьги. А еще — настоящее платье, — мечтала Тоська, одетая, как и мальчишки — в спортивный костюм.
Капка, чтобы не выделяться, оделась одинаково со всеми. И, оглядывая свою будущую малину, посмеивалась втихомолку.
— Все на одно мурло! Как пули в нагане. Одна обойма…
Утром в купе постучала милиция:
— Ваши документы? — оглядели притихших ребят.
— У тренера! Он, наверно, в туалете! — нашлась Капка мигом.
— Спортсмены?
— Конечно! Разве не видите? — удивилась Задрыга.
— И куда едем?
— У нас турне по городам! Куда пригласят. Так тренер говорит. А сейчас — в Москву! На соревнование!
— Ну, счастливого вам! Успехов! Будем смотреть по телевидению! — улыбнулся лейтенант, поверивший Капке.
Да и что можно было заподозрить в ней? Вся голова в бигуди, яйцо в креме, сама — в спортивке, на ногах кеды.
На столике в купе стаканы с чаем, пачки галет и печенья. Ни дать, ни взять — спортсмены. Скучились на нижних полках все разом. Чуть ли не на ушах друг у друга примостились.
— Чего таких проверять, зря время тратить? — закрыли дверь, извинившись за беспокойство и пошли в другое купе проверять взрослых пассажиров.
Капка сама себя похвалила за находчивость и выдержку. Она знала, нельзя законникам трехать с милицией. Западло это. Но Тут случай особый. Она не просто законница, она — почти паханка. А значит, должна думать о кентах, их безопасности. Кто должен привезти «зелень» в полной сохранности и без приключений? Конечно, она! Выходит, все средства хороши, главное — результат…
Сделав пересадку в Москве, поздним вечером приехали в Брянск, Тут Задрыге знаком каждый проулок.
Она вела ребят неприметными улочками засыпающего города.
Когда вышли на пустынную дорогу, ведущую к дому Сивуча, велела всем присесть, прислушаться хорошенько. Сама ухом к земле припала, не послышатся ли ненароком чужие шаги? Но нет, все вокруг было спокойно и тихо.
