У обоих на руках часы. Новые костюмы висят на вешалках.
— Нет! Эти не сбегут из малины! Им все по кайфу! — вздыхает Капка.
Петька, свернувшись рогаликом, тихо сопит в подушку. На табуретке, возле койки, пакетик конфет. Половины не одолел. Раньше ящиками мог лопать. И ничего. Теперь от избытка — золотуха стала появляться. Научился сдерживаться пацан. Появились другие привязанности. К часам и тряпкам. Как у девки, вся койка в ярких трусах и рубашках.
— Этому и вовсе уходить некуда. Такие, когда клеятся в малину, то до смерти, — думает Капка. И тихо закрывает дверь.
Когда она вышла к кентам пахана — заметила, что среди них нет Короля.
— А медвежатник совсем смылся, или снова к шмарам слинял? — спросила Шакала. Тот головой кивнул:
— Смылся. Не вякнул ничего. Да куда он денется? Не дергайся! — указал глазами на стул.
— Он ботал, что в откол собрался? — спросила Капка Шакала.
— Нет! А с-чего бы его припекло?
— Мне вякал. Мол, все опаскудело. Хочет фраером заделаться!
— Воля его. Силой не держим…
— Выходит, верняк, что в отколы теперь без ожмуренья линяют? — спросила Задрыга.
— Все так. Но под клятву на сходе иль на разборке. Без этого— ни шагу.
— Задрыга! И тебе понт обломился на последнем сходе! Секи! Теперь ты можешь…
— Заткнись! — прервал Глыбу Шакал. И оглядев фартовых, сказал строго:
— О том ни звука! Доперло?
Глыба сразу осекся. А Капку разобрало любопытство, что скрывает от нее пахан?
Но, сколько ни спрашивала, никто не обронил ни звука-
Тут еще Зло раздирало на Короля. Исчез куда-то? Ни слова не сказал. А куда смываются мужики по ночам? Понятно, к шмарам! Обидно стало. Даже не дождался, когда уедет она в Брянск. Хотя тогда он и вовсе из малины свалит, если уже не смылся совсем.
— Ну что за непруха? В один день — сразу двое смылись! — думает Капка, вглядываясь в темноту ночи за окном.
— Не дергайся! Короли молча не линяют! Да и барахло на месте. Возникнет! — угадал беспокойство Капки Глыба.
— Ты вот что, кентушка, хиляй сюда! Давай ваши дела обговорим, пека время есть, чтоб дальше дров не ломали. Иначе всех своих кентов посеешь, — предложил Шакал.
Задрыга удивилась, но присела напротив.
— Так вот, по первому делу настропали лопухи. Оно глупо сработано. По-шпановски. Не по-фартовому!
— Почему? — изумилась Капка.
— Не хотел тебя перед «зеленью» лажать. Но со своими должна обговаривать. Иначе попухнешь скоро! Вякни, зачем возникли к бабе, не проверив, одна канает или с хахалем? Тот кобель видел, кто возник? И коль на него лягавые выйдут, тут же расколется, кто его среди ночи выкинул и его кралю ожмурил? Большого ума иметь не надо, чтобы пронюхать, где Тоська канает? Выйдут на подземку. Возьмут менты на сапоги пару-тройку пацанов, те расколятся, где девка приморилась. И возникнут мусора в хазу, как гавно в прорубь! Доперло иль нет?
— Не расколятся!
— Если тебе и мне подземка грозила местью за Митьку, то поверь, без трамбовки ментам застучат нас!
— Значит, нам надо линять? — ахнула Капка.
— Вы взяли всю рыжуху. Бабу ожмурили. Это, если накроют вас, серьезная статья… Если бы сама Тоська, тут еще как-то. Групповое ограбление с убийством, это пахнет вышкой. Круто взяли пацаны! А тут еще и второе дел® такое же…
— Там нас никто не засек!
— А зачем? Вы сами на себя указали и сургуч поставили! — хлопнул слегка Задрыгу по лбу:
— На хрен вы письмо оставили?
— Он же его писал! Сам!
— Совсем дура! Ты что, не врубилась, что и это дело попадет в прокуратуру! А там — пидеров нет! И «висячек» — нерасследованных дел, не любят. Начнут копать все. И выплывет, что пацаны в подземке шесть лет канали и того хмыря это не колыхало. И вот, когда они подросли, у него проснулась совесть. Он решил уйти из жизни. Но не просто так, а вместе с наваром, чтоб на том свете чертей музыкой забавлять, а покойников импортным
барахлом порадовать! Да в такое даже психи не поверят. Бухой допрет, кто ожмурил?
— А кто знает, что у него было?
— Да на судне, где он вкалывал, все про это знали. И барыги, какие сбывали за навар весь его товар. Кто у него в гостях был? Они! Вот они и вякнут, мол, договорились, условились, уладили. И ничего про пацанов и совесть не трехал козел! Опять в подземку. Достанут пацанов и тебя с ними! Это уже второй случай. Значит, устойчивый бандитизм…
— Это — месть!
— Со стороны пацанов! Ну, а ты при чем?
— Они сами не смогли бы!
— Вякнут, что имели возможность пожаловаться властям, и восстановили бы законность! Тут же не просто самосуд, а и кража. Но все бы ладно! Зачем письмо оставили? Зачем фонарь на себе зажгли? Такой дури не оставляют жмуры! Фартовым эти проколы непростительны! Секешь, Задрыга?
— Эх, лучше б я не возникала из Брянска! — выдохнула Капка грустно. И спросила:
— Выходит, не стоит нам к Данилкиным соседям рисоваться, а смыться в Брянск к Сивучу и Лангусту. Пока не поздно…
— Вот это верняк! И не возникайте, пока твоя «зелень» не созреет! Пусть уляжется в пределе шухер. Мы в гастроль свалим. Когда снимем навары — возникнем к вам.
— А Король? — глянула Капка на пахана.
— Он фартовый! Не плесень! Не хрен ему с вами канать! В дела ходить будет с нами. Фартовать с шиком, на большой. У тебя без дел он прокиснет!
— Слиняет и от тебя. В откол хочет! Так вякал мне! — сорвалось на всхлипе.
— «На понял» брал! Не свалит! Хотел, чтобы уламывала! А ты плюнь! — посоветовал Глыба и, встав из-за стола, увел Капку в ее комнату. И зашептался с нею, как когда-то давным-давно…
— Не колись! Держись, Задрыга! Даже когда на душе — козел бодает, виду не подавай. Фартовые гордых любят. Ради них идут на все. А чуть поддашься — чем файней шмары станешь? Они уступчивы, потому их не помнят. Будь спокойной. Не подавай вида, что ссышь его откола. Не спрашивай, не держи. Тебе всего шестнадцать! Весна твоя еще и на порог не ступила. Если свалит, пусть скорее, значит, не любил, не дорожил тобой. И хорошо, что это не запоздало обнаружиться, вовремя раскололся. Ты еще успеешь сердцу приказать. А чтобы легче было линяй в Брянск. Там скорей забудешься.
— Хорошо бы так! Да не могу! — созналась Капка вслух впервые.
— Но вот сумела же забыть Паленого? И этого из сердца вышвырнешь легко!
— А о чем тебе пахан запретил ботать?
Глыба наклонился к самому уху Капки:
— Теперь законнику можно семью иметь. И дышать не в хазе, а в хате! — приложил палец к губам. И добавил шепотом:
