— Скажите, а вы говорили начальству комбината о необходимости охраны чанов, вашей продукции?
— Нет. Я не говорила, не требовала такого. К тому причин не было. Не думала, что это приключится. Ведь чанов на территории полно. Почему именно в нашем такое оказалось — не знаю. Но этот чан стоит в середине. И когда ночью двор освещен, тот чан все равно в тени остается, неприметным. Ведь на площадке наших семь чанов. Наружные, что попадают под освещение — не тронуты. А значит — в этот ночью хлеб был вложен. Днем не решились. Кто-то боялся быть замеченным. К чанам не все свободно могут подойти. Эго мы знаем. Хоть и не охраняется, зато просматривается та территория с верхних этажей.
— А кто из комбинатовских, кроме приемщика, бывал около вас?
— Мастера. Они проверяли сортность. Качество разделки контролировали. Следили за тем, чтобы соблюдались все правила посола.
— И они постоянно были с вами?
— Почти все время. Разные, правда, — припомнила Лидка.
— У вас на комбинате были с кем-нибудь ссоры? Конфликтовали? Или все мирно складывалось? — спрашивал следователь.
— С бухгалтером гавкалась за расценки. Это всегда! Она, жлобка, за всякую копейку тряслась, будто из своего родного кошелька, иль из рейтузов, доставала. Мы с ней иногда и ругались, — призналась Лидка.
— А кроме нее?
— С другими — нет. Они к нам отношения не имели, нам тоже до них дела не было.
— Ну, а как вы, считаете, кто на комбинате мог ненавидеть вашу бригаду?
— Да все подряд! И те же мастера! Они считают себя в сравненьи с нами графьями. Они — сознательные, а мы — контры.
Потому — все через силу. Они когда контролировали нашу работу, то как надзиратели себя ставили. Ну да мы это старались не видеть. И ни разу до руганья у нас дело не дошло с ними.
— А обедали вы где? — спросил следователь.
— У себя дома. В Усолье. Я уже говорила о том. Когда чаны загружали, у нас не то что на обед — свободной секунды не было. Рыба — продукт капризный, ждать не может, сортность теряет быстро, а это — наш заработок. Потому — не до обедов, не до отдыхов было.
— Скажите, а всегда ли вы проходили на рыбокомбинат через вахтеров?
— Конечно! А как иначе попадешь? Другого пути нет, во всяком случае, я не знаю. И мои бабы — тоже.
— Вахтеры всегда проверяли ваши сумки, сетки? — спросил следователь.
— Не забывайте, кто мы! Нас с сумками на комбинат никогда не пропустили бы. Мы с пустыми руками шли. И то, бабы-вахтеры нас ощупывали. Это все видели.
— А рыбу?
— Мы ее через транспортер в чан подавала. Каждая рыба на виду всего цеха и контролеров проходила. А загружали на транспортер не со двора, а снаружи, с улицы. Нашу рыбу во двор, на территорию, не завозили. Я об этом тоже говорила вам, — напомнила Лидка.
— Ладно. Устали вы. И все же еще несколько вопросов задам. И отпущу вас, — успокоил следователь и поинтересовался:
— Вы часто обедали в столовой комбината?
Лидка громко рассмеялась:
— Никогда! Да и кто нас туда пустит? Кто нас накормит там? Сраной метлой по шее надают. Вот и все. Я даже не знаю есть ли она, а если и есть, то где находится — не знаю! Да и не до нее нам. Мы туда не обжираться, работать приходили! А обедали и ужинали — разом, дома, у себя в Усолье.
— А в магазине комбината были? — спросил следователь.
— Я даже не слышала о нем, — пожала плечами Лидка и добавила:
— Но и знай, где он, не рискнула бы пойти. Нас там не обслужат. Это точно. Только гадостей наслушались бы в свой адрес. Сами знаете, на нас вольные как на зверье смотрят.
— Вы когда-нибудь были на комбинате? — спросил следователь Оську.
— Был, когда баб наших работать подряжал. На территории не был. Не пустила бы без пропуска вахта. Да и самому — без нужды. Но сверху, со второго этажа, показали мне и двор, и эти чаны, чтоб им пусто в жопе было, — не сдержался Оська.
— С Волковым когда в последний раз виделись?
— В тот самый день, когда сцепились с этим падлюкой.
— Он после этого в Усолье приезжал?
— Не слыхал. Не говорили.
— Вы его на рыбокомбинате видели? — обратился следователь к Лидке.
— Нет. Ни разу, — ответила тут же.
— А вы его зачем искали повсюду? — обратился следователь к Оське.
Лешак поперхнулся, удивленный осведомленностью. Выпалил, немного
погод я:
— Хотел напомнить падле наше последнее с ним условие, за малую пакость я заявление отправлю, подписанное всеми ссыльными. Он же, козел, мне горе причинил, потому хотел я предупредить, что даром ему это не оставлю. И пусть не рассчитывает за бабьей юбкой от следствия спрятаться. Я его сучье вымя из могилы достану.
— Убить хотите?
— Не-ет, этого я не умею. Хотя, быть может, и стоило. Но не буду об говно руки марать…
— Знаете, Осип, я не имею права приказывать. Но мой вам добрый совет — не приезжайте в Октябрьский, пока следствие не закончено. И ничего не предпринимайте сами. Не подменяйте меня. Пусть всяк из нас займется своим делом. Так будет лучше, — подал следователь руку Осипу, тот растерянно пожал ее.
— Езжайте домой. Когда понадобитесь, вызовем, — сказал Лидке.
— А работать мне можно? — спросила она в свою очередь.
— Даже нужно.
— И на лову?
— Это уже ваше дело, — ответил следователь и сел за бумаги,
— Чему ты, дура, обрадовалась? Разрешению работать? Эх-х, ты безмозглая! Да это они не только разрешат, а и заставят… Спробовала б ты не вкалывать? Небось в землю живьем зарыли бы. Так уж хоть не лезь с дурными вопросами, — усаживал Оська жену в лодку.
Возвращение Лидки в Усолье было встречено радостным изумлением. Ссыльные пришли поздравить бабу с возвращением, радовались за нее искренне. Когда же узнали, что отпустили ее лишь под подписку, возмущаться стали. А Шаман, вызвав Лешака во двор, доподлинно обо всем расспросил его. А выслушав, сказал:
— Вот теперь Волкова стерегись. Непременно объявится провокатор. И не один. А с кем-то. Будет тут изголяться, чтоб в морду дали власти во время работы. Сам знаешь, что за это бывает. Сдержись. И язык свой спрячь. Не распускай его. Теперь нам в поселок лучше не соваться. Всякого жди горя. А его и так хватает… Прошу тебя, сдержись…
Лешак с того дня снова в работу впрягся с утра до ночи.
Ссыльные уже почти убрали урожай с участков. Лишь свекла осталась в поле, ей заморозки не страшны. Решили управиться с нею в конце недели. А когда пришли на поле, глазам не поверили. Вся свекла с землей перемешана, раздавлена тракторными гусеницами, облита соляркой. Словно не поле тут было, а мех-площадка.
