Отец Блохин от такой чести даже протрезвел. И ущипнув себя за немытую много лет задницу, проверил, уж не спит ли он? Не померещилось ли спьяну чудное? Но нет…
Видно, принявший это решение был пьянее пастуха иль дурнее быка. А может, насолить хотел председателю колхоза, а заодно и новой власти.
Старший Блохин на радостях отпустил сына в науку. И тот, вырвавшись из глухой, обветшалой деревни, уже никогда в нее не вернулся.
Он знал о ее жизни из писем братьев и сестер, которые и сообщили ему, что через год отца снова разжаловали в пастухи и тот свирепеет по пьяной лавочке, требует, чтобы Никанорку вернули в дом заняться делом, а не сушить мозги в науке.
Когда ж, закончив институт, послал родителям фото, старик Блохин показал его всей деревне, каждой корове в морду тыкал и говорил:
— Смотри, кого я смастерил по бухой! И как утворил — сам не знаю. Видать, начальником станет мой сопляк. То-то вот! Аж в самую академию просклизнул. Не смотри, что в говне родился. Морду, глянь, как отмыл! Его, ососка, коль подхарчить — вовсе на мужика похожим станет. И как это у меня случилось, что академика по пьянке сляпал — сам ума не приложу. Другие — то все как у коровы из-под хвоста взятые, сплошной дурдом.
Но Никанору он передавал приветы и всегда требовал денег. Пока жил — ни разу ничем не помог сыну.
Никанор учился в академии. Его старание, исполнительность не остались незамеченными. И ему предложили нештатное сотрудничество с чекистами.
— Соглашайся, легче жить будешь. Не загонят в деревню, да и должность получишь приличную, оклад. Поддержка обеспечена и моральная, и материальная. На стипендию не очень проживешь. А тут — добавка. И о ней — никто! К тому же, что в том плохого? Ты— информатор! Врагов народа поможешь искоренять, затесавшихся в наши ряды! Эго ж быть разведчиком! Такого годами добиваются. Эго доверяется не всем, а особо честным, преданным нашему государству и строю людям. От такого не отказываются. Соглашаются с благодарностью, — посоветовал сотрудник.
И Никанор согласился…
Из академии не в лаборатории и селекционные станции, а по зонам и тюрьмам поехали его ровесники, так и не завершив учебу, не получив дипломов и направлений на работу.
Никанор лишь информировал власти о разговорах и убеждениях, спорах и образе жизни. Он был честен в своих доносах и считал, что поступает правильно, иначе страна погибнет.
Его никто ни в чем не подозревал. Его считали своим, простым, деревенским парнем.
Когда окончил академию, его направили работать заведующим лаборатории на опытную станцию.
Никанор к тому времени был женат. И Егору уже исполнилось два года, а жена вот-вот должна была родить второго ребенка.
Она ничего не знала о связях мужа с чекистами. Он никогда не был откровенен с нею.
— Дурочка, Ирка, зачем ты за него замуж вышла? Ни ума, ни внешности, неужели лучше не нашла? — сокрушалась теща — врач. А через неделю увез ее в номерную магаданскую зону холодный товарняк.
Никто из родни даже не заподозрил в случившемся Никанора. Не увязал беду с подслушанным разговором. А Никанор, посетовав вместе со всеми, через месяц отправил «на дальняк» и тестя, оставшись в громадной квартире с женой и детьми.
— Как я боюсь жить, боюсь за тебя! Вокруг столько людей забрали! И от наших нет ничего. Ни письма, ни весточки. Живы ли они? Каждого стука в дверь боюсь, — призналась жена.
Никанор, отвернувшись, усмехнулся. Ничего не ответил Ирине. Не успокоил. Был уверен, что его эта чаша минует. Но… Нашелся стукач и на него.
Видно он давно подозревал Никанора в нечистом. Ведь три раза сменился полностью штат опытной станции. И только Никанор оставался, как заговоренный.
За опытной станцией было закреплено три крупных колхоза. Они получали здесь лучшие сорта селекционной пшеницы, рекомендации по выращиванию и сохранности твердых сортов зерна. Полученное для разведения возвращали с урожая. И все продолжалось снова.
Но однажды поспорил Никанор с главным агрономом одного из колхозов. Упрекнул, что тот нарушил рекомендации станции и погубил новый сорт пшеницы, посеяв его на сырых площадях раньше положенного срока. От того проросшее зерно, прихваченное заморозком, сгнило и не взошло.
Агроном знал, что случилось бы с ним, опереди его Никанор. И сообщил в органы такое, что Блохина хотели сразу поставить к стенке. Выручило многолетнее сотрудничество. Оно заменило пулю ссылкой.
В сопроводительных документах кто-то объективно сообщил о целесообразности использования Никанора в качестве информатора. Мол, имеет необходимые навыки, стаж, знания, интуицию.
Местные чекисты, увидев сопроводиловку, враз смекнули. И в следующий визит в Усолье предложили Никанору сотрудничество. Чтобы он, выбрав удобное для него время, зашел бы к ним познакомиться поближе.
Он и заявился к ним через неделю, сказав усольцам, что поедет в магазин и заглянет на почту. Ссыльные даже внимания тогда не обратили. Не до Никанора. Своих дел хватало у каждого. Землянки рыли.
А Блохин обговорил с чекистами все подробности предстоящего сотрудничества. Даже как вести себя, о чем говорить, на случай появления чекистов в Усолье — обсудили. Никанор остался доволен знакомством. Да оно и понятно. Ведь вот и здесь можно выжить, если с умом.
Жаль только, что агроном того колхоза остался вне досягаемости. Уж ему бы, хватись вовремя, устроил бы веселую жизнь где-нибудь в Воркуте или на Колыме. И было за что. Целый клин — десять гектаров земли засеял селекцией. И не сберег. Поторопился. Посчитал себя умнее целой опытной станции! Доморощенный кулак, а не агроном! А еще обвинил меня, что вместо сортовой дал гнилое, непригодное к посеву зерно. Оттого колхоз убытки понес. И что этот случай не первый. Что я — махровая контра и враг советской власти. Что я замахнулся на самую кровь народа — хлеб. И в сговоре с такими же, как сам, врежу колхозам, создавая невозможность выращивания хлеба на. полях страны и тем самым мешаю советскому народу жить сытно и счастливо. Трудиться на благо родины… Тьфу, черт, будто у меня списал, — ругнулся солоно, по-отцовски Никанор, стряхнув разом все годы жизни вне деревенского дома и время учебы.
Он, конечно, помнил глаза жены в тот день, когда их в продуваемом насквозь телятнике, повезли вместе с детьми в ссылку.
Ирина молчала. Лишь в глазах стыли слезы и немой вопрос:
— За что?
Она не упрекала ни в чем. Привыкла к горестям. К тому времени одно за другим получила два официальных сообщения о смерти отца и матери. Никанор не посочувствовал, не пожалел ушедших. Ирина тоже разучилась любить мужа, сочувствовать ему. И жила с ним хоть и под одной крышей, но врозь. Никогда ничем не делилась с ним, не советовалась и не жаловалась, подспудно чувствовала за ним подлость по отношению к ней. Но не знала сделана она Ннканором или ее предстоит пережить?
Блохин был плохим хозяином в доме. Все летело у него из рук. Ничего он не умел. Да оно и не удивительно. Где ему было приобрести уменье и навыки? В доме отца не то что корову — курицу прокормить было нечем.
