«…Девочка моя! Ты все еще живешь в придуманном тобой мире и хочешь убедить себя, что любишь своего мужа, семью. Ты предана ей, как собака. Но преданность — не любовь. Она лишь долг, тягостная обязанность, отдача за полученное. А в радость ли это существование? Жить без любви столько лет сродни заточению в камере. Ведь и душу открыть некому, не с кем поделиться.
Я понимаю тебя. Ведь наша жизнь не сложилась и ты боишься потерять то, что имеешь. Не хочешь рисковать. Да и сын подрастает, знает родного отца и, наверное, любит его. Да и ты приучила себя к рутине. Живешь скучно, однообразно. А главное — без любви. Не злись, Леля, но так, как я тебя люблю, уже никто вот так не сможет. Да и ты отгорела. Ведь даже по самой судьбе я стал у тебя первым. Такое на всю жизнь дается лишь один раз, а значит, я стану и последним.
Ты злишься? Не надо, ведь знаешь, что говорю правду.
Как хочется мне увидеть тебя. Хоть на миг! Заглянуть в твои глаза, услышать голос. Я очень завидую твоему мужу. Он видит и слышит тебя каждый день и, видно, не понимает, какой он счастливец, что получил от судьбы такой подарок. Скажешь, никто не виноват за упущенное? Знаю! Но если б можно было вернуть прошлое, никогда не допустил бы той ошибки. Ты навсегда осталась моей любовью, счастьем и мечтой. Ты и горе, и наказание, и боль моя. Ведь потеряв тебя, я навсегда остался сиротой среди людей, ненужным даже самому себе. Когда-то закончатся для меня эти муки. Но даже мертвым я стану любить тебя одну. О! Если б жизнь была милосердна и принесла б тебя ко мне на крыльях мечты! Леля! Знай, пока живу и дышу, я всегда твой. Я жду! Хотя хорошо понимаю, как глупы и безрассудны мои мечты!
Девочка моя! Самая лучшая на всей земле! Вспомни, черкни мне хоть несколько строчек. Подари хоть один миг счастья за все годы холода. Я очень жду! Ведь в море, где живу так давно и одиноко, есть только море! Я в нем — песчинка, потерявшая тепло и свой берег.
Прости мою назойливость. И если сыщешь каплю тепла, ответь мне! Тогда я перестану играть в догонялки со смертью и поверю, что где-то на берегу помнят меня…»
Лелька не услышала, как вернулся Женя. Он подумал, что жена уснула, и, тихо раздевшись, вошел в комнату на цыпочках, не скрипнув ни одной половицей. Женщина сидела к нему спиной.
Евгений заглянул через плечо. Увидел письмо.
— Опять с Северов? — спросил смеясь и попросил письмо.
Он читал его не спеша, не хмурился, не злился, как раньше. А дочитав, сказал тихо:
— Да ответь ты ему. Человеку нельзя запретить любить. Ну да, он сглупил в свое время. Но потом доказал. Ведь вон сколько лет прошло, а он не забыл, любит, никого у него нет. Несчастный человек. Как долго и больно расплачивается он за свою ошибку. А главное, живет впустую. День ото дня… Сама жизнь давно уже не нужна и стала наказанием. Оно теперь у каждого свое.
Погладил Лельку по плечу и рассказал, что крутых поймали.
— Тех четверых, по радио слышал, — уточнил Евгений. И добавил: — Не стану тебе мешать. Если хочешь, работай в своем пивбаре. В чем-то Игорь прав. Меня тоже порезали по пути домой. Юльку так прямо на ступенях убили. А сегодня по радио слышал такое, что вспоминать не хочется: в квартире убили мужика и вынесли все добро в машину. Соседи видели, но никто не вступился. Отказались от свидетельских показаний. Ну и люди пошли! Сплошное говно! — возмущался он громко. — Ведь вот теперь всякий мало-мальски путный мужик может крутиться, начать свое дело. Так нет, без воровства дышать не умеют!
— Денег нет, начального капитала! — не поддержала Лелька.
— Ссуду можно взять в банке.
— Не каждому ее дадут!
— Помнишь, приходил в пивбар бомж. Толик. Несчастный человек был. А сейчас свое дело имеет. Принимает лом, макулатуру — и выровнялся мужик. Начал с малого, со своей свалки. А теперь четыре склада имеет в городе. Купил квартиру, привел себя в порядок, вчера его уже на машине увидел. Пусть не ахти что, «семерка» подержанная, но для начала неплохо. И сам хорошо подтянулся. Прилично одет, обут, побрит и подстрижен, я б его ни за что не узнал, если б он не остановил меня. Поговорили по делу, поднаторел мужик. Рассказал, как он на ноги встал.
— А как ему повезло?
— На свалку, сама знаешь, всякий хлам и мусор вывозили. А тут много предприятий разорилось. Вместе с отходами сбрасывали за город тонны всяких бумаг, документов, даже архивы. Все это прибирал к своим рукам Анатолий, складировал где-то. Когда начали разоряться заводы, их растаскивали без жалости. Ломали, на том месте строили другое и снова везли на свалку все, что посчитали отходами. Именно из них Толик сдал одной только меди почти три тонны. О прочем что и говорить. Конечно, бомжи ему помогали. Теперь иные из них работают приемщиками, грузчиками. Другие продолжают расчищать свалку. И живут люди! Знаешь, чем он гордится больше всего?
— Чем же?
— Очистил для города пятнадцать километров площадей. Ведь свалка уже наступала на пригород, бомжи ее остановили. А теперь сокращают. Толик рассказал, что одной только посуды, ну, бутылок, каждый день сдают его мужики почти на пятьсот рублей. Короче, нашел свой бизнес мужик у себя под ногами, далеко не ходил, много не думал. Огляделся вокруг и сообразил. Теперь его не узнать. Да и сам себя считает крупным предпринимателем. Что угодно может лопнуть и разориться, а вот свалка — никогда. Пока живет город, Толик будет процветать. И главное, к нему на свалку никакие крутые не придут. Бомжи их там и уроют. Их много. С каждым днем прибавляются. Никаким бандам не одолеть. Да и как их теперь назовешь бродягами, коли они работают, неплохо получают, а свалка стала не жильем, а фирмой по переработке отходов. Они нашу Марию сманивают к себе в бухгалтеры, зарплату сулят приличную, больше, чем мы даем. Вот тебе и бомжи!
— Ну так повезло Толику. Даже если еще полсотне мужиков. А другим как жить? Не всем же на свалке вместе с бомжами ковыряться в отходах?
— Само собой! Ты помнишь, как часто жаловался на своих старух соседок наш сторож — дед Николай? Бездельницами обзывал, лахудрами. А тут умолк и о них ни слова. Я и спроси, что с его невестами стало. Иль он уже не в цене, перестали им интересоваться? Дед и ответил, что все его соседки теперь при деле состоят. Работают бабки. Одна в своей комнатке чужих детей присматривает. Сразу троих. За деньги, конечно. Еще одна в почтальонках, Полина — на сортировке газет, Ксения — уборщицей в казино, довольна сказочно, ей лучше всех платят. Ну и последняя, бабка Таня, гардеробщицей в ресторане устроилась. Теперь, как Николай говорит, к этой Тане дедок повадился. С утра и до самого вечера у нее воркуют. Он небось из вахтеров. Как наш старик заходит к Татьяне, тот козел подскакивает и становится у дверей, ждет, когда за нашим дедом дверь закрыть. И смотрит на Николая эдаким чертом, мол, чего ты тут промеж ног мешаешься? Понятно? Даже старухи ожили. Теперь и мужики, имеющие машины, после работы таксуют, подрабатывают на жизнь. Глянь на пацанят, ни один не сидит без дела…
— Знаю! Все карманники и домушники, а в путанках — их ровесницы. Я тоже не с завязанными глазами живу, все вижу. И мне больно. Ты говоришь, мол, жизнь налаживается. Где уж там! На одного родившегося ребенка пять покойников приходятся. Это не только в нашем районе, по всему городу. Где оно, улучшение, если на все цены растут? Знаешь, на сколько подорожали гречка, сахар, хлеб? Ровно вдвое!
