— А вы ко мне не зайдете?
Огрызок даже не подумал, что кто-то может обратиться к нему. И не оглянулся. Да вдруг услышал:
— Кузьма, здравствуйте!
Ксения стояла у калитки. Два ведра воды плескались у ног. Она смотрела на Огрызка и улыбалась, как давно знакомому, доброму соседу. Он кивнул в ответ.
— Устали? Уже с работы?
— Завтра — первый день. Нынче оформился.
— Может, зайдете? Кстати, спасибо вам за помощь, — она открыла калитку, приглашая Кузьму войти.
«Пожрать бы надо», — подумал, входя во двор. Но не решился говорить о том вслух: — Дай ведра! — взял их из рук и внес в дом, не ожидая, пока приглашение повторится.
Он молча взял топор и так же, не сказав ни слова, пошел рубить дрова, обдумывая свое:
«Завтра надо устроиться в общаге. Говорили, что в комнате со мной какой- то хмырь дышать будет. Тоже, мол, одинокий человек. Видать, из зэков. Может, старый кент? Что ж, сдышимся. Общага — не зона, не барак. Можно скентоваться. Лишь бы не прикипались ко мне всякие», — думал Кузьма. Он и сам не заметил, как порубил все чурбаки, сложил поленья. И только собрался уйти, Ксения из дверей вышла. Встала на крыльце в одном платье, в дом зовет.
— Теперь где помощь нужна? — хмыкнул Огрызок и, оббив снег с сапог, вошел в дом следом, оглядываясь по сторонам.
— Давайте поужинаем вместе! — "хозяйка пригласила к столу.
Огрызок хотел отказаться. Но, глянув на накрытый пол, обомлел и прикусил язык.
Ксения постаралась. Кузьма ел, забыв обо всех наставлениях Чубчика:
— Не торопись, не чавкай, не суй нос в тарелку. Ешь ложкой и вилкой. Не лезь в миску руками.
Кузьма впервые за много лет дорвался до еды. Ее было полно. Стол ломился от салатов, мяса, рыбы, сала. Посередине на большом блюде стоял пирог — румяный, пышный.
Огрызок забыл о Ксении. И, обтерев руки о штаны, ухватил из миски кусок мяса.
Он впился в него зубами и зажмурился от блаженства. Он кусал мясо, рвал и глотал, не жуя. По губам, подбородку стекал жир. Кузьма его не замечал. Он не ел — жрал, чавкая, давясь, повизгивая от восторга. Он дрожал, как голодный пес, и никак не мог поверить в то, что никто не отнимет у него еду.
Жареная картошка, соленые грибы, красная икра, сметана исчезали с тарелок.
— Может, выпить хотите? — робко предложила Ксения, с удивлением глядя на гостя, и показала бутылку водки, боясь, как бы Кузьма не проглотил ее вместе с посудиной.
— Нет, не употребляю! — отмахнулся Огрызок и отломил кусок пирога. На колени ему закапало варенье.
— Ой, блядь! — вскрикнул от неожиданности и, отложив пирог, растерянно глянул на хозяйку. Только тут он понял, что дал маху, погорячился и напугал бабу, а может, оттолкнул от себя и, пытаясь сгладить впечатление о собственной дикости, спросил:
— Грабли где помыть можно? Ксения показала на рукомойник.
Кузьма вымыл руки, очистился от варенья и попросил, заикаясь:
— Прости меня. Совсем уж озверел…
— Да ешь, Кузьма! Ешь! Для тебя готовила! Это хорошо, что тебе понравилось! Что не ломаешься, с аппетитом ешь, это для меня дороже любого спасибо и похвалы! Сердце радуется, глядя на это.
— А ты чего не жрешь? Чего стоишь, как усралась? Ксения покраснела. Удивленно уставилась на гостя.
Хотела что-то ответить. Но увидела, как тот с жадностью уплетает рыбу, заедая ее сладким пирогом. И слова поперек горла встали. Не решилась сказать. Промолчала. Что-то поняла сердцем.
А Огрызок ел торопливо, будто боялся, что чудесное видение исчезнет, как сон.
— Пельмени будете? — предложила Ксения.
— Валяй!
Женщина принесла полную миску дымящихся пельменей. Огрызок их руками хватал. Но не одолел больше десятка. Живот не вместил. Вздохнув горько, оглядел оставшееся на столе с откровенным сожалением. И сказал:
— Жаль, что пуза про запас не имею! А свое не без дна оказалось. Ну и нахавался! За всю ходку душу отвел! Файней ресторана любого! Аж в брюхе кипит. Будто там кенты навар поделить не могут.
— А вы к нам на время? Иль постоянно тут остановились? — спросила Ксения.
— Насовсем хочу. А как получится — не знаю. Я уже работал тут. Под землей. В Сашкиной бригаде. Да засыпало обвалом. В больнице лежал. Решил вернуться. Но уж не под землю, пусть там фраера пашут, а на крыше! Не могу без свежего воздуха дышать…
— Кем берут?
— Контролером по золоту.
— Серьезная должность. Вы что-нибудь заканчивали, учились по этой профессии?
— Ага! Институт гоп-стоп!
— Это геологический? Факультет подземных изысканий?
— На что мне под землю? Мне и на ней туго приходилось. Десять зим учился. А два червонца — специализировался в академии, — невесело усмехнулся Кузьма.
— Так долго? Где же это?
— Да тут, неподалеку, — отмахнулся Огрызок.
— Значит, это вы Колыму открыли, доказали, что она не только тюрьма, а и сокровищница, государственная копилка?
Кузьма рот от удивления открыл. Он такого и не предполагал.
— Оно, конечно, без нас — ни шагу. Особо где копилки. Мы их нюхом чуем.
— С таким опытом, видно, без ошибок определяете, умеете отличить чистое золото от подделок?
— Это без булды! — рассмеялся Огрызок.
— А я сколько здесь живу, ничего в нем не понимаю. И не видела, какое оно, — призналась Ксения.
— Оно и файно, что не видела. Ни глаза, ни сердце не опалила, судьбу не сожгла, — вырвалось у Огрызка наболевшее.
— Почему? — не поняла баба.
— Всяк, кто его увидит, прикипает душой. А потом болеть начинает. Потому что тянет к рыжухе. Она злую силу имеет над каждым. И, сверкнув однажды, ослепляет навек. Сжигает чистоту в сердце. Отнимает все. Взамен оставляет горе.
— И вас не обошло? — спросила тихо.
— И меня. Но я оторвался, завязал. Убедил себя, что рыжуха вовсе не ценность. Ржавчина земли, слезы зэков. Потому такая тяжелая и холодная.
— Вы сидели?
— Отбывал, — поправил Огрызок и уточнил: — Тянул ходку. Вором был. Не столько стянул, сколько потерял. Попал в зону пацаном, а вышел, сама видишь, сущий пердун. Все рыжуха. Она наказала. Уж не верил, что на волю выберусь, — глянул на Ксению. Та смотрела на Кузьму жалостливо.
— Вы ешьте, — поставила перед ним пирог.
— Нет. Больше брюхо не принимает. Набил я его, как общак, до отказу. Рад бы еще похавать, да некуда! — хлопнул себя по тугому животу. И встав из-за стола, поблагодарил хозяйку за угощенье: — Знатная баруха из тебя бы получилась. Немножко настропалилась бы — и смак! Варганишь жратву, как для паханов. А я даже не фартовый! Обычный вор! Да и с тем завязано! Ксения ничего не поняла. Увидела, что Кузьма встал, собирается уйти. Поблагодарила его за дрова, за помощь. И, открыв дверь, проводила на крыльцо.
