Обыск уже подходил к концу, и охрана пошла на выход, когда вдруг Егор крикнул:
— Эй, козлы! А шмонаете хреново! Не все перетряхнули. Кое-куда посеяли заглянуть! — и, заголив задницу, звонко щелкнул себя по ягодицам.
Охрана, поверившая поначалу в недогляд, заматерилась по-черному:
— Вломить ему надо, гаду! Чтобы не возникал. Ишь, падла, еще подначивает!
— Слышь ты, Егор! Спрячь жопу! Она у тебя одна, еще сгодится! Если мы достанем, мало не покажется! Ты знаешь, у всех своя печаль. Нынче ворье на деляне чифирнули и поперли на нас. Двоих ребят угробили. Топорами! Ни за что! А чифир откуда взяли? Ведь их посылки и передачи проверяются особо. И только вашим поблажка была. Верили. Твои мужики могли продать фартовым чай за хорошие, бабки. Больше — некому!
— Мои! Да я своими клешнями откручу тыкву любому, кто чифирить вздумает. Нет у нас кайфариков! И не будет! И нечего вам здесь шнырять. Трясите фартовых. А сюда не хрен возникать!
Едва ушли охранники. Егор подозвал к себе Андрея:
— Ходи сюда! Сколько сгреб за чифир? — протянул ладонь.
Андрей послушно выволок из-под половицы несколько соток.
— Дай шоферюгам! Пусть еще подкинут! Но в другой раз больше пяти пачек не давай фартовым за раз, чтобы не зверели! — взял себе половину денег.
Когда пришло время первой получки, потребовал у Николая половину.
— За что? — изумился тот.
— Вломите ему, мужики, чтоб в мозгах просветлело! Чтоб знал, чем бугру обязан? — указал на Кольку. Второй раз повторять не пришлось. Николая отделали так, что он и впрямь все забыл, кроме одного — в стае жить — по-волчьи выть… И уже не половину, а все деньги взяли у него. Для бугра и за вразумленье…
Через неделю, когда он встал на ноги, Егор спросил его, ухмыляясь:
— Ну, что? В колгане рассвело? Помни, тундра непроходимая, бугор в бараке — навроде кислорода. Сам по себе ты тут не покукарекаешь. Загнешься в два счета.
— А что ты для меня сделал такого, без чего бы не продышал? — не поверил Колька.
— Садись! — указал на скамью.
— Кто тебя в этот барак взял? Думаешь — начальство определило? Да без моего слова ты сюда не вошел бы! На работу кто послал? Учат делу по чьему слову? По твоей просьбе? Да ею даже подтираться не станут. В ларьке ты отовариваешься в долг. А кто за тебя поручился? Продолжать?
— Не надо, — понял Николай.
— Тогда иди и вкалывай. Помни, у тебя, как и у всех, нет своего заработка. У нас общак! Свое на воле иметь будешь. И попробуй сачкани! — пригрозил вслед.
Прошло с полгода. Николай отдавал половину заработка Егору, из оставшихся часть расходовал па ларек, часть отсылал домой. Он уже многому научился. Умел сам делать стулья, кресла, диваны, столы. Теперь учился собирать стенки, горки, серванты.
Однажды его позвали в спецчасть, чтобы сделал замеры столов для сотрудников. Николай замерял, делал необходимые записи. И не заметил, как оказался один на один с оперативником, придвинувшимся почти вплотную:
— Калягин, передохните. Сейчас перерыв. Давайте поговорим с вами, — предложил сигарету.
Колька отказался. Но не от отдыха.
— Вы родом из Сероглазки? Это село?
— Поселок, — ответил нехотя.
— У вас там родня осталась?
— Да. Старики. Братья и сестры.
— Скучаете?
— По семье. Конечно, — ответил Николай.
— А вы знаете, что могли бы выйти на волю гораздо раньше. Ну положим, через полгода…
— Как?
— Если согласитесь поработать с нами.
— Не понял. Я ж и так работаю…
— Я о другом. Об оперативной работе. Мы ставим задачу. Вы даете информацию, какая нас интересует…
— Какую информацию?
— О людях, с кем работаете, живете в одном
бараке. Вот, к примеру, нам известно, что Егор — негласный бугор вашего барака, половину зарплаты забирает у всех зэков себе на карман. Верно ли то? — спросил оперативник.
— Не знаю. У меня никто не забирает. Самому не хватает… Отдавать и делиться нечем.
— Скрываете? А почему после получки неделю на работу не ходили в первый месяц? Вас избили!
— Нет! Честно говоря, масла переел. С голодухи и пронесло. Отвык. А тут с получки дорвался. Со шконки еле успевал соскакивать. Вспоминать неохота.
— Вы знаете, кто-то из ваших продает чай зэкам зоны. Кто именно? Как получает чай! Покупает? У кого?
— Я — без понятия! Честное слово. Сам я чай не пью. Только лесной сбор! Какой у мамани, из трав. От казенного — мутит.
— А в бараке все пьют…
— Не знаю. Не интересовался.
— А надо присмотреться, прислушаться. Вам же от того будет польза…
— Нет! Я не хочу! Пробовал два раза, так
заперло, хоть ломом выбивай! — играл в дурака, непонятливого тугодума.
— Вы институт закончили?
— Было дело!
— Тогда до вас должно дойти! Или не понимаете, что предлагаю? Второго такого разговора не будет, — предупредил оперативник.
— А я не врублюсь, чего хотите от меня? Денег я все равно никому не дам! Я их зарабатываю сам! И чай пить не буду. Даже если отмудохают, — заявил Николай.
— Эх, Калягин! А ведь это ваш последний шанс! Не хотите, что ж! Считайте, что этого разговора не было…
Вечером, когда все вернулись с работы, Егор позвал Николая:
— Колись, о чем с операми трепался?
Калягин рассказал обо всем.
— Ты уже седьмой по счету, кого в «суки» фалу- ют. И с теми сорвалось у них. Не обломилось заполучить фискалов. А вот с тобой, даже я сомневался. Думал, сломают в стукачи.
— Видишь ли, Егор, я из Сероглазки. Где каждый житель — недавний спецпереселенец. На каждой судьбе своя отметина. Особо от властей. Мы никогда ей не верили. Ни в чем. И не помогали. Я сразу понял, что нужно оперативнику. И не из страха перед тобой или мужиками отказался от предложения опера. По крови, духу своему — не могу стать стукачом. Таких у нас во всем поселке нет…
С того дня Николай стал очень редко получать письма из дома. О посылках уже не вспоминал. К нему придирались бабкари по всякому мелкому поводу. Его старались высмеять и унизить на каждом шагу.
— Терпи, Колька, опера тебе мстят, что сломать не привелось. Так всегда бывало…
— И чем кончалось? — поинтересовался Николай.
— От четверых отстали. А трое не выдержали, полезли на рожон. Одного — в шизо приморили, да так, что чахотку получил. Выпустили помирать на воле. Двоим — дополнительные сроки впаяли п отправили в другие зоны. Ты крепись. Знай, у других — хреновей! Это уже Заполярье. Оттуда живьем не выскочишь. Это все равно, что с тещей под одной крышей до смерти канать.
