— Стеша, я постараюсь уложиться в неделю. Ты, когда захочешь, позвони мне. У тебя есть мой номер телефона. Я скажу, как продвинулись мои дела и когда вернусь.
И вскоре ушел с чемоданом картин, зарисовок, набросков.
В доме снова стало скучно.
— Почему от нас все дядьки уходят? — спросила Ленка Любку во дворе.
— А потому, что мы маленькие, а мамка с бабкой — старенькие! — ответила та, подумав.
— А почему они не стали нашими папками насовсем? — не отставала Ленка.
— Потому, что нас много. И одному со всеми — трудно. Но вот художник обещался вернуться. Я сама слышала…
— Сбрехал. Как и дядя Миколай.
— А дядь Саша приедет! Он понарошке сказал, что надолго. Обещался Новый год с нами отмечать! — говорила Любка.
— Бабка с мамкой шептались на кухне, я слышала, что, если дядь Саша не приедет, они другого дядьку позовут. Совсем нового! Другого!
— Значит, опять пироги печь станут. Без них взрослые не умеют говорить. Зато, когда я вырасту, найду себе дядьку, заставлю его пироги делать! А то так нечестно. Тетки только пекут, а дядьки все едят.
— А зачем тебе дядька? Вон наши — плачут от них. А они все уходят…
— Бабка говорит, что мужик от кобеля только тем и отличается, что на цепи не сидит. Вот тогда бы не убегли! — смотрели девчонки на пустующую дорогу, ведущую из деревни к их дому.
На ней никого. Только снег и холод. Варвара видит, как беспокоится Стешка. То во двор, то в окно выглянет. От каждого шороха вздрагивает. И, хотя молчит, переживает все время.
— Да будет тебе, Стешка! Коль суждено, воротится! А нет, калачом не заманишь. Не прыгай от вороньего крика. И не звони ему. Коль нужна — придет. Не висни на шею засранцу! Руби дерево по себе! Нам простецкий мужик нужен, а не этот, у кого руки, как подушки, — мягкие. Ну, что он умел ими делать? Картинки малевал! Что с них проку? Ими не прокормиться! Станешь тянуть хомут за всех. И его содержать на своей шее. А разве тебе без него забот мало? Закинь об нем думать, — уговаривала Варвара Стешку и старалась загрузить работой так, чтобы и вспомнить о художнике было некогда.
Шли дни. Вот уж и две недели минули. А от Александра ни звука.
Стешка все глаза на дорогу проглядела. На ней — никого. Позвонить бы. Да мать не пускает. Ругается, совестит, упрекает, мол, гордости не стало. А ей хоть вой. Хочется узнать, ждать его иль нет? Ну, хотя бы обругать, чтоб потом, выревевшись в подушку, навсегда приказать себе — молчи, забудь навсегда этот козлиный мужичий род! Нет средь них людей! Одни гады! Но Варвару не проведешь.
— Не моги ему кланяться! Тебе же опосля худо станет. Попреками изведет, что его, культурного, из города выдернула и в говно воткнула. Что он из-за тебя сладкую жизнь потерял. Променял на нашу невезуху. Опробуй заставь его помочь! Не докличешься. А ить не все молодой будешь. Нынче про то мозгуй. Не звони. Пусть он соскучится и придет. Тогда ты и впрямь жена. Коли уронишь себя теперь, до стари в полюбовницах останешься, — увещевала Стешку.
Та соглашалась, пока не наступала ночь. А потом ревела втихомолку от обиды на всех разом.
До Нового года оставалась последняя неделя. Бабы, как всегда, заранее готовились к нему, к предстоящему Рождеству Христову. Побелили все комнаты, вымыли окна. Отскоблили полы. Перемыли все чугуны, перестирали все. Стали готовиться к праздничному столу.
— А елка у нас будет? — спросила Ленка Стешку.
И та руками всплеснула:
— Верно! Как же без нее? Ведь Новый год! Он с детства помнится. Прежде всего — нарядной елкой. Ее мне приносил отец…
«А моим только я! И никогда у них не было Деда Мороза, только мы — две снегурочки, старые дурочки», — подумала невесело. И, предупредив Варвару, с утра ушла в лес, заткнув топор за пояс.
Снег скрипел под ногами. Оседал. Стешка проваливалась по колени, по пояс. Вылезала и снова шла, высматривая елку на праздник детям. Вот одна приглянулась. Пушистая, небольшая. Полезла к ней. И провалилась почти по пояс. Подтянуться, да и вылезти. Но за что ухватишься, кругом сугробы, как злые соседи, — рук не протянут, не помогут. Лишь высмеют.
Стешка барахталась с полчаса. Замерзла, выбилась из сил. И заплакала горько, как ребенок. От всего разом. Сначала тихо, потом и в голос. Дома сдерживалась. Стыдилась дочек, матери. А тут никто не увидит, не осудит. Сколько она ревела? Сама не знала. Как вдруг услышала строгий голос:
Чего воешь?
Стешка увидела лесника. Седой, крепкий старик смотрел на нее с укором:
— Понятно, за елкой пожаловала! Сама чуть не загинула! Так-то вот, бабонька. Опрежь чем в лес идти, со мной стоило поговорить. А не по-бандитски сюда влезать. Ну, давай руку! — выдернул Стешку из сугроба.
Уже в избе лесника, отогревшись чаем, разговорилась с лесником и его женой, приветливой, доброй старушкой:
— Так ты дочка Василия, стало быть? Его мы знаем. И Варвару. Бывали у вас. Ты тогда училась.
Стешка рассказала лесникам о себе, своей невезучей судьбе, об Александре.
— Нешто впрямь считаешь себя невезучей? — удивился лесник и продолжил: — Невезенье — это хворь, старость, другие несчастья. Ты же, слава Богу, здоровая, молодая! Семью, дом, хозяйство имеешь. А мужик сыщется, когда Бог даст. Не спеши. Не торопи время. Всему свой час!
— Не всяк мужик — подарок! Иной с рожи пригожий, зато внутрях — труха заместо души. Может, подвезло, что он не возвернулся! Чтоб лишних бед не стряслось, Господь уберег! — успокаивала бабка.
— Воротится он к ней. Не мели пустое! — осерчал старик. И увидев, что Стешка окончательно пришла в себя, сказал: — Елку я тебе сам вырубил. На дворе дожидается. Коли нынче воротиться хочешь, торопись, скоро смеркаться будет. Единое проскажу тебе, Стешка, отец твой был хорошим человеком. Я его много годов знал. Он нигде не опаскудился. И ты не срамись. Лицо и имя береги. Они — на всю судьбу единые. И гордость свою не роняй нигде. Бога бойся. У него себе судьбу проси, а не через газету! — сдвинул брови.
Стешка всю дорогу обдумывала эти слова лесника. И решила для себя:
— Будь что будет. Но объявленье в газету больше давать не стану. Не надо срамиться. Коль не вернулся Александр, значит, так надо. Не стоит ему звонить. Не надо звать помощников. Сами станем жить. Не позорясь, — роняла баба слезы на колючий снег.
Во двор она вошла, когда совсем стемнело. Увидела мать и девчонок, прильнувших к окну. Они ждали ее. У Варвары слезы ручьями. Спешно отмахнула их ладонями. Увидела дочь и ожила.
— Мамка! Больше нам не надо елку. Без нее обойдемся. Мы все исплакались, боялись за тебя! — повисли на шее дочки.
— Теперь уж чего бояться? Принесла! Завтра наряжать станем. Сегодня я устала.
— Нынче пироги будем печь! Тесто уже готово. Начинку тоже положила по мискам. Вот духовка прогреется и начнем. А ты покуда поешь, — предложила Варвара.
