— Не надо! Не вы первые разбежались. Таких полно теперь. Но при этом дети знают и общаются с обоими родителями.
— Тебе тоже никто не мешал! И, если бы захотел, нашел бы меня!
— Я тебя ждал! Когда вспомнишь.
— Хватит друг друга шпынять! Или ты только за этим пришел? — начал терять терпенье Николай.
— Я только начал разговор!
— На ту же тему? Тогда не стоит продолжать? Она бесконечна. И мы все равно не поймем друг друга.
— Возможно. Хотя и жаль. Ты так ничего и не ответил мне. А времени остается в обрез. Я уезжаю от вас обоих. Когда-то вы покинули меня. Совсем мальчишкой. Если б ты знал, как я звал тебя. Ночами не спал. Ждал у окна. Сколько слез пролил. У телефона, вернее собаки… Ты так и не позвонил. Я постарел. И возненавидел телефон и человечью глупость. Говоришь, я не созрел для мужского разговора? Это ты не дорос до отца! Может, потому,
когда-нибудь в старости, оставшись одиноким, ты вспомнишь этот день и меня. И будешь наказан моей бедой. Тогда не удивляйся ничему. Ты получишь сполна, выпив мою чашу! А теперь… Мне не о чем с тобою говорить. К несчастью, оба вы лишь родители. Да вот родными так и не сумели стать! Прощай! — встал резко.
— Пашка! Куда ты? — крикнул вслед.
— Я в море ухожу! Поступил в лоцманы. Отучусь! И уйду от берега! Без всяких якорей! Земля и берег не всем в награду! Прощай! Летучий Голландец! Ты стал призраком, покинувшим мое детство. Я и впрямь повзрослел и стал старше тебя! Взрослей, мужай! У тебя есть возможность подумать. Но вот исправить что-нибудь уже не сумеешь никогда! — помчался к подошедшему автобусу без оглядки. Вскочил в него. Исчез из вида.
Николай, раскрыв рот, растерянно смотрел ему вслед. Жгучий стыд сжигал душу. Его сын отчитал, как мальчишку. Нечем стало крыть. Он оправдывался, как ребенок, слабо, неубедительно. Он знал, ему никогда не ждать прощенья. Он снова опоздал. Безнадежно и навсегда…
«Эх, Арпик, Арпик, скоро мы пожнем с тобой самый горький урожай нашей глупости. И ни тебя, ни меня не минет это наказание. Мы оба опоздали, проглядели сына. И автобус ушел. Мы ничего не сможем вернуть. Все ушло. Впереди старость. Она будет такою же одинокой и холодной, как эта единственная могила на большом пустыре жизни. Нам бы прощенья попросить у сына. Но разве испросишь теперь хоть каплю тепла?» — думал человек, жадно глотая открытым ртом воздух.
Отчего-то трудно стало дышать. И где-то глубоко внутри тонко плакал внутренний голос.
— Колька! Ты чего? Что случилось? — тряхнул за плечо Борис Петрович, заглянув в глаза человека. — Что он тебе наговорил?
— А знаешь, он прав! Во всем.
— Ну ты же дал ему денег?
— Он не просил и даже не говорил о них. По- моему, не взял бы ни за что! Я не насмелился предложить. У него была другая тема, иная цель. Он выстегал меня, как мальчишку, за то, что, породив, забыл его. А он, оказывается, очень ждал меня. Годами. Но я дурак! Не все деньгами измеряется, и мне ни за что уже не вернуть Павлушку!
— Брось! Если он любил тебя, это не проходит. Забывается любовь женщин, если они виноваты. А дети… Они навсегда. Жену можно выгнать, найти другую. Сыновья — до смерти. И твой вернется. Погоди, дай возмужает. Обожжется на какой-нибудь бабе, мигом тебя поймет. Не переживай. Эту боль лечит только время и жизнь. Сейчас твой пацан еще ребенок, не клевал его в задницу жареный петух. Когда клюнет, вмиг опомнится, за что больное получил. Прибежит мириться сам!
— Кто угодно, но не он! — не поверил Николай.
Он хотел позвонить, поговорить с сыном. Но в мозгу никак не укладывалось то, что должен просить у него прощенье. Без этого разговор не имел смысла. Но убедить себя, решиться на такое никак не мог. Он мучился с неделю. И все же переломил себя. Позвонил. Трубку подняла Наташка:
— А Павлик уехал. Он поступил в мореходку. Куда? Не знаю. Сами ждем письмо. Но пока рано. Всего пять дней прошли. Он обещал написать, когда совсем устроится. Это не раньше чем через месяц. О вас? Нет! Он ничего не говорил и не вспоминал. И маме не рассказывал! А вы с ним виделись?
— Да, — сознался Николай.
— У мамы, конечно, есть адрес училища. Вы позвоните вечером. Когда она придет с работы. Может, она даст его. Я не знаю, оставил Павлик или нет!
— Ладно. И я подожду. Письма. Может, пораньше напишет? — положил трубку на рычаг.
«Опять мимо… Снова опоздал. Кажется, в этот раз надолго», — подумал человек.
— В мореходке жизнь трудная. Ребята быстро взрослеют. Поумнеет и твой. Никуда не денется, — успокаивал Борис Петрович и старался загрузить Николая работой так, чтобы тому было не до сына.
Николай возвращался с работы едва волоча ноги. Вместе с бригадой они выкладывали глухую кирпичную стену вокруг кладбища. Начинался день с семи утра. Заканчивали — затемно.
Когда возвращался домой, небо и дорога перед глазами дробились на кирпичи. Руки не могли удержать стакан чаю. А перед глазами мельтешила кирпичная кладка, тяжелый, серый раствор, мелькающие мастерки.
Едва умывшись, валились в постели. И до утра спали, не в силах повернуться на другой бок.
— Надо успеть к зиме! — говорил бригадир. Сам не веря в реальность выполнения громадного объема работы. Но с каждым днем стена вокруг кладбища росла ввысь и в длину.
Случалось, выкладывали втроем, остальные были заняты могилами. Их тоже прибавлялось. Недолго простояла в одиночестве первая могила. И скоро у нее появились соседи.
До снега оставался всего месяц, а стена охватила кладбище лишь на треть. Теперь уже всем стало понятно, что не успеть. Слишком большая работа не могла быть закончена таким малым количеством людей. А на новом кладбище уже появились мародеры.
С мраморного памятника на могиле генерала вырвали звезду. С другой плиты сорвали лист нержавейки с посвящением покойнице. У третьего — унесли ограду.
— Да что за зверье! — возмущался бригадир, устанавливая новую ограду, и на чем свет стоит поносил человечий род, жадный и бесстыжий.
Но на следующий день вся бригада ахнула. Весь кирпич, завезенный еще с вечера для стены вокруг кладбища, за ночь словно испарился. Ни одного кирпича. Ни ведра цемента. Будто сквозь землю провалились за ночь…
Следователь милиции, выслушав бригаду, оглядевшись, сказал уныло:
— Ну, где теперь искать? Это на спине не унесешь. Конечно, машиной вывезли. Кто-то теперь себе дом построит. По протектору не сыщешь. Других улик нет. Чисто сработали. Ничего не скажешь.
— А на кой черт вы имеетесь? За что зарплату получаете? Так ответить может любой дилетант! А если у вас сопрут со двора? Тоже руками разведете? — возмутился Николай.
— Что я могу? Отсюда до города — не близок свет. Кому-то уж очень понадобилось. Не могу же весь город на уши поставить из-за кирпича! У нас есть дела и посложнее, и поважнее! — уехал вскоре.
