Через три дня рано утром все трое поодиночке приехали на
дачу к Горелому. Его называли так за чуть обгоревшее лицо. Ему было под
шестьдесят, но он все еще крепко держал в своих руках нити правления,
безжалостно расправляясь с конкурентами и не менее безжалостно истребляя своих
в случае малейшего подозрения. Всех троих молодых людей Горелый отбирал лично и
теперь, сидя в комнате позади большой гостиной, ждал, когда приедет
представитель Афанасия Степановича.
Горелый был вором в законе, почти легендарный преступник
последней волны, из тех, что успели короноваться и чьи полномочия были
подтверждены на последней в Советском Союзе сходке воров в законе, происшедшей
в январе девяностого года в Баку.
Он привычно держал в руках колоду карт, раскладывая какой-то
мудреный и загадочный пасьянс, когда один из его помощников доложил, что
приехал представитель «заказчика». Хозяин дачи, не поднимая головы, кивнул,
продолжая раскладывать пасьянс. Он сидел в кресле-качалке и легонько
раскачивался каждый раз, когда очередная карта ложилась на стол. В комнату,
мягко ступая, вошел Цапов.
— Здравствуй, Константин, — сказал Горелый, не поднимаясь из
кресла, даже не глядя на гостя, словно заранее зная, кто именно должен был
прийти.
— Здравствуй, Горелый, — сел напротив него Цапов, не
дожидаясь приглашения.
— Можешь идти, — разрешил Горелый своему человеку,
провожавшему Цапова в дом. Он по-прежнему качался в своем кресле, разглядывая
карты, словно это было единственное, что его интересовало.
— Пришли твои богатыри? — поинтересовался Цапов.
— Они в другой комнате, — ответил Горелый, — надеюсь, вы
помните условия нашего договора. Сто ребятам, сто мне.
— Помним, помним. Мы улетаем сегодня ночью.
— Один полетишь? — спросил Горелый, по-прежнему не поднимая
головы.
— Нет. Со мной полетит Раскольник. Он приедет за нами сюда
на дачу.
Кресло замерло, перестав качаться. Горелый на секунду поднял
глаза на своего гостя, пытаясь осмыслить сказанное. Затем рука дрогнула, и он
положил следующую карту явно не на то место.
— Почему он?
— Так решили, — пожал плечами Цапов.
— Не люблю я его, — признался Горелый, меняя карту, — мы
все, конечно, не ангелы божьи, но этот тип точно будет гореть в аду. На его
совести уже несколько мертвяков.
— Это меня не касается.
— А зачем тогда его с собой берешь?
— А меня никто не спрашивает, с кем именно я хочу работать.
С кем поручили, с тем и поеду.
— Сколько лет тебя знаю, вечно ты такой спокойный. Мог бы и
поинтересоваться. На Раскольнике крови столько, что он вполне может небольшой
бассейн заполнить этой жидкостью. И все равно не отмоется. Он ведь киллер,
убийца по призванию. Должен относиться к таким вещам как профессионал, ан нет.
Само убийство для него, видишь ли, удовольствие. Не люблю я
таких. Он как животное.
— Вот он придет, ты ему сам все и скажи, — посоветовал
Цапов.
— Правильно тебя все Сухим кличут, — недовольно отозвался
Горелый, — все тебя не касается, всегда сухим из воды хочешь выйти. Все с тебя
как с гуся вода.
— Я свое дело знаю, — усмехнулся Цапов, — деньги получаю — и
в сторону.
Если бы я такой любопытный был, меня бы давно, как тебя
подпалили.
Рука Горелого замерла. В молодости в колонии его заперли в
сарае и подпалили. Ему удалось тогда чудом вылезти из горящего сарая, но кличка
сохранилась на всю жизнь, а происшествие в сарае оставило отметину на его лице
и левом плече в виде безобразных шрамов. Он тяжело задышал от гнева.
— Ладно, — понял, что перегнул палку, Цапов, — я пошутил. Ты
не дыши так, простудишься;
— На опасное дело идете, ребята, — качнулся в кресле
Горелый. — Никто не знает, кто живым вернется.
— Это как бог даст, — отшутился Цапов, — там посмотрим, что
будет. А ты меня не пугай, деньги хорошие, ты же их тоже получишь, если все
будет хорошо.
— Моя доля твердая, — продолжал Горелый, — дойдет груз или
не дойдет, мои сто тысяч ты мне сам принесешь. За таких ребят это еще очень
мало. И половину вперед, как договаривались.
— Если останусь в живых, сам загляну к тебе, — кивнул Цапов,
— и про ребят поговорим. Сейчас Раскольник привезет деньги.
Горелый продолжал раскладывать свой пасьянс, покачиваясь в
кресле.
— Поговорим, — согласился он, — конечно, поговорим. Ты
Афанасию передай, что я давно хотел с ним встретиться. Пусть со мной
состыкуется, когда вы вернетесь.
— Передам, — кивнул Цапов. В комнату вошел телохранитель
Горелого.
— Еще один тип пришел, — коротко доложил он, — но без
машины. Говорит, что вы его ждете.
— Это Раскольник, — покачал головой Горелый, — узнаю его
приемы. Не любит он подъезжать на машинах, всегда пешком ходит. Типичный
киллер. Наверняка свою машину где-нибудь рядом спрятал. Хитрый, как змея.
Скажи, чтобы зашел.
Телохранитель вышел, и через минуту в комнату проскользнул
высокий мужчина с невыразительным мятым лицом и мутными глазами. Он кивнул
обоим сидящим в комнате людям, словно расстался с ними только недавно, и
спокойно сел в углу, даже не спросив разрешения.
— Здорово, Раскольник, — сказал, раскачиваясь в кресле,
Горелый, — ты, как всегда, у нас молчун. Будто за слова тебе платить нужно.
Раскольник смотрел на него, почти не реагируя, словно
сказанное его никак не касалось. Он глянул на Цапова, и тот кивнул головой.
Раскольник поднялся и молча достал из карманов куртки пять тугих пачек
стодолларовых купюр. Куртка у него была интересная. Кроме внешних карманов,
куда он положил по пачке денег, были еще и два внутренних, где тоже лежали
деньги. На рукавах были еще два небольших кармана. А в кармане его брюк лежала
еще одна пачка и привычный небольшой пистолет. Всем было известно, что
Раскольник никогда не расставался с оружием. Он аккуратно сложил пять пачек на
стол перед Горелым и снова сел на свое место.
— Считать будешь? — спросил Цапов. Вместо ответа Горелый
положил карты на стол и быстрым движением сгреб деньги в ящик стола. Задвинул
ящик и снова закачался в кресле. Раскольник, поняв, что дело решено, поднялся,
молча кивнул обоим сидящим в комнате людям и так же молча вышел из комнаты,
ничего больше не сказав.
— Значит, все в порядке, — подвел итог Цапов, — моя машина
во дворе.
Через четыре часа у нас самолет.
— Можешь забирать ребят, — разрешил Горелый, — они в
соседней комнате.