На румяном добродушном лице доктора Лэрреби отразилось
изумление.
– Какого черта… Конечно, уверен! Я ведь выдал свидетельство,
не так ли? Если бы я не был удовлетворен…
– Ну разумеется, – ловко вставил мистер Энтуисл. – Уверяю
вас, что у меня и в мыслях не было ничего другого. Но я хотел бы получить ваши
твердые заверения, учитывая… э-э… циркулирующие слухи.
– Слухи? Какие еще слухи?
– Никто не знает, как возникают подобные явления, – не
вполне искренне промолвил адвокат. – Но я чувствую, что их необходимо
прекратить – даже применив власть.
– Эбернети был больным человеком. Он страдал заболеванием,
которое должно было привести к летальному исходу, я бы сказал, года через два –
возможно, еще раньше. Смерть сына ослабила его волю к жизни и способность
сопротивляться болезни. Признаюсь, я не ожидал такого скорого и внезапного
конца, но прецедентов было более чем достаточно. Любой медик, который точно
предсказывает, сколько проживет его пациент, рискует остаться в дураках.
Человеческий фактор не поддается математическим расчетам. Иногда слабые люди
неожиданно обнаруживают способность к сопротивлению, а сильные, напротив, сразу
пасуют перед недугом.
– Все это мне понятно. Я не сомневаюсь в вашем диагнозе.
Мистер Эбернети жил, выражаясь мелодраматически, под смертным приговором. Все,
что я спрашиваю, это мог ли человек, знающий или подозревающий, что он обречен,
по собственному желанию укоротить оставшийся ему срок? Или кто-то другой мог
сделать это за него?
Доктор Лэрреби нахмурился:
– Вы имеете в виду самоубийство? Эбернети не принадлежал к
суицидальному типу.
– Понимаю. Но вы можете заверить меня как медик, что
подобное предположение невозможно?
Доктор пошевелился на стуле:
– Я бы не употреблял слово «невозможно». После смерти сына
жизнь перестала интересовать Эбернети. Я не считаю вероятным самоубийство, но
не могу утверждать, что это невозможно.
– Вы говорите с психологической точки зрения. А меня
интересует медицинская: делают ли обстоятельства смерти Эбернети такое
предположение невозможным?
– Опять-таки не могу утверждать. Он умер во сне – такое
случается часто. Его душевное состояние не давало поводов подозревать
самоубийство. Если бы мы производили вскрытие каждого тяжело больного человека,
умершего во сне…
Лицо доктора становилось все краснее. Мистер Энтуисл
поспешил вмешаться:
– Конечно, конечно. Но если бы существовало неизвестное вам
доказательство? Например, если он что-то кому-то говорил…
– Указывающее на намерение покончить с собой? Он в самом
деле говорил такое? Должен признаться, меня бы это очень удивило.
– Но если бы это было так, – мой вопрос чисто
гипотетический, – могли бы вы исключить такую возможность?
– Нет, не мог бы, – медленно отозвался доктор Лэрреби. – Но
повторяю: я был бы очень удивлен.
Мистер Энтуисл тут же воспользовался преимуществом:
– Тогда, если мы предположим – опять же сугубо
гипотетически, – что его смерть не была естественной, то что, по-вашему, могло
бы явиться ее причиной? Я имею в виду, какой именно яд?
– Несколько. Можно было бы заподозрить какой-то наркотик.
Признаки цианоза отсутствовали, поза была мирной.
– Он принимал какие-нибудь снотворные?
– Да. Я прописал ему слумберил – надежное и безопасное
средство. Эбернети принимал его не ежедневно, и у него был всего лишь один
маленький пузырек с таблетками. Доза втрое и даже вчетверо больше прописанной
не могла бы оказаться смертельной. К тому же вскоре после кончины Эбернети я
видел у него на умывальнике почти полный пузырек.
– Что еще вы ему прописывали?
– Разные средства. Лекарство, содержащее небольшое
количество морфия, которое следовало принимать во время приступов боли,
витамины в капсулах, микстуру для пищеварения…
– Витамины в капсулах? – прервал мистер Энтуисл. – По-моему,
мне тоже как-то их прописывали. Маленькие круглые желатиновые капсулы.
– Да, содержащие адексолин.
– А можно в эти капсулы добавить… что-либо еще?
– Вы имеете в виду что-то смертоносное? – Доктор выглядел
все более и более удивленным. – Но никто не стал бы… Слушайте, Энтуисл, к чему
вы клоните? Неужели вы предполагаете убийство?
– Я и сам точно не знаю, что именно предполагаю… Просто я
спрашиваю, возможно ли это?
– Но какие у вас основания для подобного предположения?
– Никаких, – усталым голосом ответил адвокат. – Мистер
Эбернети умер. Особа, с которой он говорил, тоже мертва. Все это всего лишь
неопределенный слух, который мне хотелось бы прекратить. Если вы скажете мне,
что никто никак не мог отравить Эбернети, я буду удовлетворен. Могу вас
заверить, что это сняло бы с моей души тяжкое бремя.
Доктор Лэрреби встал и прошелся по комнате.
– Я не могу этого сказать, – произнес он наконец. – Как бы
мне этого ни хотелось. Любой мог извлечь витамин из капсулы и заменить его,
скажем, чистым никотином или другим ядом. Или что-то подмешать в еду или питье.
Разве это не более вероятно?
– Возможно. Но понимаете, когда Эбернети умер, в доме были
только слуги, а я не думаю, что это кто-то из них, – фактически я уверен, что
они ни при чем. Поэтому я ищу яд замедленного действия. Полагаю, не существует
средства, вызывающего смерть через несколько недель?
– Удобная идея, но, боюсь, неосуществимая, – сухо отозвался
доктор. – Я знаю, что вы благоразумный человек, Энтуисл, но кто именно сделал
такое предположение? Оно кажется мне буквально притянутым за уши.
– А Эбернети ничего вам не говорил? Никогда не намекал, что
один из родственников, возможно, хочет убрать его с дороги?
Доктор с любопытством посмотрел на него:
– Нет, ничего такого он мне не говорил. Вы уверены, Энтуисл,
что эти слухи не распускает человек, которому хочется вызвать сенсацию?
Некоторые истеричные субъекты выглядят разумными и нормальными.
– Может, и так. Я на это надеюсь.
– Выходит, кто-то утверждает, будто Эбернети говорил ей…
Полагаю, это была женщина?
– Вы правы – это была женщина.
– Он говорил ей, что его пытаются убить?
Загнанный в угол адвокат рассказал о словах Коры после
похорон. Лицо доктора Лэрреби прояснилось.
