Стали заталкивать бабу в коридор. Та упиралась, раскорячивалась, орала, ругалась, но никто не пришел на помощь, не вступился и не помог.
— Давай не дергайся! А то как двину! До конца срока не опомнишься! — пригрозил один из санитаров и пытался силой пропихнуть бабу в двери. Но не тут-то было. Галька почувствовала, что одна ее рука свободна, мигом ею воспользовалась и засадила санитару кулаком. Тот влетел в коридор, кувыркаясь, задыхаясь от боли. Галька рванула вторую руку. Но задумка сорвалась. Ее вторая рука словно в тиски попала. Галька поняла — не вырваться.
— Слушай, баба! Я тебе не мент и не судья. Сюда не приглашают. Но коль привезли, веди себя человеком. Не коси под дуру. Мы здесь всяких видели. Шурши как баба! Нормальная, без западаний в припадочную!
Галька, стеная и скрипя зубами, вошла в комнату, отведенную для подобных пациентов. Здесь чисто и тихо. Ни одного постороннего звука не доносилось. Баба прилегла на койку, хотела вздремнуть, но тут услышала, как тихо приоткрылась дверь. Галька открыла глаза, увидела Петухова. Тот поздоровался, присел напротив.
— Еще один козел! — подскочила баба.
— Успокойтесь. Мне с вами поговорить нужно. Недолго. Но именно этот разговор необходим вам.
Говорил тихо, без нажима. Галька поверила. Присела на койку.
— Что за беда случилась с тобой, голубушка? — услышала впервые за свою жизнь человеческие, теплые слова от вовсе незнакомого мужчины.
— Горе у меня, понимаешь? Кому рассказываю, смеются. И не верят. А ведь правду говорю, — расплакалась баба.
— Над горем нельзя потешаться. Поделись, может, легче станет? Представь, что сама с собой говоришь, если где-то неловко будет вслух сказать.
— Уже и скрывать нечего. Убила я его. Совсем, насмерть. Оборзел старый паскудник, вовсе бесстыжим стал.
— Это кто такой? — спросил Иван.
— Свекор мой, Артем Сергеич. Ему через пяток годков восемь десятков было б! А он, старый лешак, ко мне в постель полез!
— Зачем? — не понял Петухов.
— Как к бабе!
— Что ж муж за вас не вступился?
— Как защитит, если на зоне мается который год…
— А за что? — поинтересовался Иван.
— Честно говоря, не поняла. Их кучей судили. Кого за что, никто ничего не понял. Моего — чтоб на атасе не стоял, если незнакомые просят. Мой и впрямь не допер. Мужики к нему подвалили прямо на улице. И попросили свистнуть, коль менты появятся. Сами склад тряхнули, сторожа отмудохали, по башке огрели его, а сами смылись. Менты всех сыскали. И моего…
— Что-то сумбурное несешь. А при чем свекор? Или он и есть тот самый сторож?
— Два разных старика! Свекор никогда не был сторожем. Но мы у него жили. В квартире свекра. Своей хаты не было. Только начали на нее копить. Всякую копейку берегли. А тут беды одна за другой. Поначалу мужика забрали, теперь сама под следствием. Говорят, не меньше червонца влупят мне за того таракана.
— А зачем убила его? Неужели нельзя иначе? Ну обругала деда, по ушам врезала! Зачем же крайности?
— Если б все так просто было, не случилось бы беды. Сколько раз стыдила, сталкивала, выкидывала свекра из постели, а он, как кот, опять возникал. И снова, как скелет, удравший с погоста, совсем голый, лысый и холодный. Я, спросонья не понявши, со страху чуть под себя не сделала. Поначалу, не зная, что это ко мне в постель заползло, наполохалась, крик подняла. А он, этот мудышкина мартышка, свет включил и спросил: «Чего зашлась, полудурок, своих узнавать разучилась, чокнутая? Подвинься, согреемся, чего твоему товару зря пропадать?»
— А у деда своей старухи не было?
— Да у свекра тех баб больше, чем лишаев у дворняги. Но им платить надо, а пенсия мала. Тут еще заразы боялся. Вот и домогался меня. Добро бы на мужика походил. Тут же сущий скелет. Меня трясло, когда его видела. От брезгливости и стыда. А он оборзел. В ванне, в туалете за мной подсматривал. И не выдержала, побила гада. Когда с работы вернулась, он уже мои вещи выставил на площадку и двери закрыл, ключ в скважине оставил, чтоб не открыла. Я звоню, стучу, он не открывает.
— А где работала? — поинтересовался Иван.
— Каменщиком в стройтресте. Хорошие бабки заколачивала. Вровень с мужиками! За месяц по пятнадцать тыщ! Этого на нас хватало. И свекра харчила. Но, видать, перекормила козла.
— Разве уйти было некуда? С такими деньгами могла хорошую квартиру снять.
— Это все так. Но свекор документы не отдавал. Боялся двери открыть. Тут соседи вышли, давай срамить меня. Мол, зачем к старику лезешь? Пусть он сам живет, не дадим ему помереть с голоду. Ишь как ты избила бедного! Отстань от старика, побойся Бога, какой с него нынче мужик? Он уже на ладан дышит. Постыдись, баба! Ведь то грех свекра в постель заволакивать. А как не смог ничего, чуть не убила!
Я им доказывала, что все не так, а они не верили, смеялись надо мной. Меня, конечно, разозлило услышанное. В другой раз, может, стерпела б! Но не тут, когда этот гнилой геморрой на весь этаж меня обосрал. Надавила я плечом на дверь с короткого разбега, да и вынесла ее в прихожую. Обидно мне стало брехню слушать. Отловила свекра из кухни, вытащила на площадку, где соседи галдели, и велела правду сказать, кто к кому лез. Так негодяй послал меня матом и в квартиру убежал. Я вошла вслед за ним. Мне уже плевать было на все и всех. Хватила деда за головенку, подняла под потолок и вмазала, как кучу говна, в угол. Он как влип, так и присох, уже не шевелился. Ну, вскоре менты двери вышибли.
— А где его жена? Мать вашего мужа жива?
— Он ее прогнал. Давно уж развелись. Она другую семью имеет. Как муж рассказывал, отец часто дрался с ней. Потому не навестила их ни разу. Мой в их дела не вмешивался. Не разбирал, кто прав, кто виноват, и никогда не защищал мать. Хотя и отца не понимал. Они жили под одной крышей, но как чужие. Праздники и то врозь отмечали, не по-людски. Даже питались отдельно. Почему? Не знаю. Я не умею так жить. Затащила всех за один стол. Хотелось дышать дружно, но не склеилось. Свекор неприспособленным оказался. А и я устала. Муж и меня от него не защитил, хотя писала ему на зону про все, жаловалась на деда. Но бесполезно. Видно, тоже не поверил. Самое обидное, что из-за этого хорька теперь и я на зону попаду. Нынче никому не докажешь, что он приставал. Глянув на меня, все хохочут. Эх-х, если б знала заранее, уехала б к своим в деревню и нос не всунула в город, — вздохнула женщина.
— А как же город? Ведь уезжала навсегда, теперь жалеешь. Когда муж вернется, где искать будет?
— В зоне! Он раньше выйдет. Может, как свекор, другую сыщет…
Иван пытался успокоить Галину, вселить хоть какую-то надежду на будущее. Женщина слушала и не слышала человека. Она думала о чем-то своем. О чем? Она не сказала Ивану.
Целый месяц наблюдали врачи Галину. Та спокойно общалась с больными. Никого не обидела и даже не пыталась прикинуться больной. Она тихо ждала решения своей участи.
