— Думаете, что Диану тоже ждет такой финал? — усмехнулся Петухов криво.
— Я ничего не утверждаю в отношении этой женщины. Поживем — увидим. Я привел пример из жизни, когда человек, пересилив себя однажды, во второй раз не выдержал.
— Сколько лет он прожил трезвенником?
— Прилично. Примерно пятнадцать или восемнадцать лет!
— Ради этого стоило жить! Конечно, я против такого, когда человек ради книг урезает себя в еде. Я, к примеру, люблю рыбалку, но никогда не стану ее фанатом. Не буду делать фетиш из увлечения. Но ваш Корнилов сгорел не от потери дома и книг. Он умер потому, что был одинок. У него не было никого, кто обнял бы его за плечо и привел в свой угол, поделился бы хлебом и теплом. Гоша знал, что ему никто не поможет, оттого что в свое время выше всего поставил книги, не давая их вынести из своего дома. Потому и самому везде дороги перекрыли. А Диана имеет бабку, у нее будут друзья. Бросив пить, не зациклилась, хлеб стала печь для людей, для своих деревенских, знающих в этом деле толк, для самых взыскательных и благодарных — сельчан. Нам с вами редко приходится слышать слово «спасибо», а ее будут благодарить всегда. Так кто из нас счастливее и нужнее? Она быстро поправится среди людей и, главное, не останется одинокой. Все мы знаем причину многих нервных и психических заболеваний — это либо одиночество, либо нездоровое окружение…
— Вань! Не повторяй заученных банальностей. Такому на первом курсе учат. Мы уже работаем, а ты все в студентах обретаешься. Помимо всего, главной причиной заболеваний людей является наследственность. И дело тут не в окружении! — не согласилась Лидия Михайловна, покраснев до корней волос.
— И это далеко не так. У меня по соседству семья алкашей живет. Шестерых детей нарожали, а имен не помнят. У хозяина семьи, извиняюсь за подробности, ширинка никогда не застегнута. Если закроет — обмочится. Потому все наружу. У жены вся юбка мокрая. Она давно забыла, что женщина должна носить нижнее белье. Короче, оба забулдыги беспросветные. А дети росли у всех на виду. Старший их сын — полковник, служит в армии, следом за ним мальчонка — ветврач, дочка — преподаватель, еще сын — физик, работает на Байконуре, пятый сын — механик в доруправлении, последняя дочь и та хозяйка двух парикмахерских. Изо всех лишь механик может выпить, остальные даже в рот не берут. Никто из шестерых! Вот вам и наследственность! Они своих родителей сколько лет пытались вылечить, да бесполезно, — встряла Таисия Тимофеевна.
— Вы привели единичный пример. Это, можно сказать, исключение из правил, — нахмурилась Лидия, не любившая уступать в споре.
— У Дианы никто в семье не пил, сама сбилась. Но девушки в молодом возрасте склонны поддаваться влиянию окружения и перенимать дурные привычки, например, уйти в загул, запой, пристраститься к наркоте. У нас даже среди киллеров появились женщины! Это, может, случилось от избытка жестокости, отрицательной энергии? Ведь есть такие, кто за место лидера готов на все. Будь это работа или вечеринка в теплой компании, даже в разговоре не терпят несогласия и спор воспринимают за оскорбление. С такими всем тяжело, с ними трудно ладить. — Петухов глянул на Лидию Михайловну, та сидела белее халата.
Юрий Гаврилович тоже заметил перемену и решил выправить ситуацию, заговорил улыбаясь:
— Ко мне в мужской корпус привезли на обследование больного. Двое охранников от него ни на шаг не отходят. А сам мужик весь как общественный сортир разрисован. Я ничего не имею против татуировок, но нужно соблюдать меру. Здесь же нагромождение неприличностей. Но речь не о них. Стоило подойти, он козью рожу скорчил и в ухо мне залаял. Я и не шелохнулся. Ему не понравилось. Упал, симулировал эпилепсию, даже с пеной, вонью, криком, рыком. Я не стал его держать, чтоб не ударился, ушел на обход, и этот больной почти тут же перестал биться об пол головой. Я сразу раскусил симулянта.
— А как? — поинтересовался Петухов.
— Видишь ли, при той болезни, под которую он косит, непременно должен обмочиться. Тут штаны остались сухими. Сжатые кулаки при падении мигом разжимаются. А у него — нет. Глаза закатываются, оставаясь открытыми. И лишь белки видны. Этот зажмурился. При криках такие больные часто прокусывают язык и никогда не могут закрыть рот. Тот скрипел зубами. Да, настоящие больные в припадке калечились — случалось, разбивали себе головы. Я присмотрелся. Смешно стало. Человек бился головой в ладони. Но кричал так, будто прошибал лбом чугунную батарею. Я часа через два заглянул к нему. Он увидел и заорал: «Эй, кент, катись ко мне, тусоваться станем вместе! Иначе прокиснешь со своими клистоправами! Да и разговор к тебе имею по делу! Серьезный!»
Я подошел. Он руку тянет. Называет имя. А охрана улыбается, мол, веселый кент попался, никому покоя нет от него. Он меня к окну отвел и говорит: «Метелку я урыл, врубился? Она у меня бабки увела немалые. Теперь за эту суку на зону меня кинут. Пять зим влепят и не почешутся. А неохота! Если изобразишь психом в своих ксивах, оторвусь от ходки. На воле канать останусь».
«Если я дам такое заключение, тебе из дурдома до смерти не выбраться», — ответил ему.
Он упрашивал, предлагал взятку. Я посоветовал ему кончать симулировать и искать адвоката. Он и нанял сразу троих. Один из них посоветовал в психушке побыть с годок-другой. А там, мол, за истечением времени забудут о тебе. Выпустят за ворота, ты соображай, где тебе гулять надо, ноги в руки загребай… Ну и адвокаты пошли нынче! Хоть ты их в одну палату с больными помещай. За деньги не только о законе, о совести забывают! — возмущался Юрий Гаврилович.
— Больных привезли, — заглянула в кабинет Евдокия и спросила Бронникова: — Куда их определим?
— Давайте ко мне! — вышел Петухов следом за санитаркой.
Во дворе больнице прямо на земле лежала женщина. Вся в
крови. Вторая диковато косилась на нее, жалась к крыльцу больницы. В глазах страх и ужас смешались.
— Пошли со мной, родимая! — взяла ее за руку Евдокия.
Та отскочила от санитарки, заплевала в ее сторону.
— С чего зашлась? Я ж зову тебя отдохнуть. Чего ты на эту глазеешь? С ей опосля управимся. Иди ко мне, чего на дворе стоять?
Пошла к женщине, та стала отбиваться, отмахиваться руками и ногами.
— Во чудная! — Евдокия полезла в карман халата и нашарила конфету. — А у меня вишь что есть? Хочешь? — подманивала к себе.
Женщина, глянув, стала подкрадываться. Она хотела вырвать конфету и удрать, но санитарка тут же поймала за руку.
— Пошли со мной. Там много конфет, — приговаривала она, затаскивая больную в двери. Вторую волокли на носилках следом.
— Кто ж так порезал бабу? — ахнула Ксения.
— Сама себя искромсала, — глянул Петухов.
— Давайте в душевую занесем. Там с Любой приведем в порядок бабу, принесем на место, — предложила Евдокия.
— Женщины! Живо по палатам! Лекарства принимать пора! — распорядился Иван и позвал медсестру.
