— Юр! Скажи, ты не веришь, что Вася вернется?
— Сложно предугадать. Заранее ничего не говорю. Лишь советую. Воспользуешься, шансов прибавится.
— Юр, а ты меня долго держать будешь?
— Лечись. И не дергай меня за душу, сам увижу, когда тебя отпустить можно будет. Отринь все. Лечись бездумно. Пойми, если б ты умерла, как сама того хотела, жизнь не остановилась бы ни на минуту. И теперь она бурлит, хотя ты не крутишься возле печки. Хреновая причина втолкнула к нам, так хоть отдохни и не конфликтуй с моими врачами. Им, поверь, не сладко тут. И врача менять не стану. Тебя один раз достало, а ты сломалась. Моему доктору приходится не легче. А ведь совсем молодой, но надо устоять на ногах, потому что мужчина…
Бронников во время разговора внимательно наблюдал за Зинаидой. Он понял все. Внутренне всей душой жалел женщину, понимал, чего она хотела поначалу: чтобы он, как главврач, позвонил Василию, поругал, постыдил, вынудил навестить жену. Но именно этого он не хотел.
Юрий Гаврилович предложил Зинаиде другой, более трудный, но достойный путь. Как воспримет его женщина, воспользуется ли им, он не был уверен, но всю следующую неделю даже словом не напомнил о разговоре.
Зину навещали дочь, сослуживцы. И только Василий не появлялся. Юрий Гаврилович в сердцах поругивал дальнобойщика втихомолку: «Подлец! Негодяй! Довел бабу до срыва, а сам тешишься под другой юбкой. Кретин, мерзавец, кобель! Столько лет прожили, а капли тепла не сыскал к той, с которой четверть века прожил!»
Телефонный звонок вернул его в кабинет. «Ну, кого-нибудь привезут», — подумал невольно.
— Алло! Это больница?
— Да! Слушаю вас! — отозвался Бронников.
— Скажите, с кем говорю?
— С главным врачом…
— Вас беспокоит Василий Ткачев. Моя жена, Зинаида Владимировна, лечится у вас. Можете сказать, как она себя чувствует?
— Теперь хорошо. Идет на поправку.
— Я могу навестить ее?
— Да, только желательно после процедур, ближе к вечеру, часов в пять.
— Доктор, а как у нее с нервами?
— Все в порядке! Женщины, к счастью, умеют взять себя в руки лучше иных мужчин, в том их сила и превосходство. Когда намерены навестить жену, чтоб я дал команду на вахту пропустить вас?
— Завтра можно?
— Само собой.
— Тогда я приеду ровно в пять!
— Давайте. Предупрежу о вас.
Юрий Гаврилович нашел Зину во дворе. Та, разговаривая с женщинами, все время следила за дорогой и внимательно разглядывала каждую грузовую машину, приближающуюся к больнице.
— Как себя чувствуем, голубушки? — подошел доктор к женщинам. Коротко поговорив с ними, позвал в кабинет Зинаиду: — Зайдите ко мне!
Баба растерянно осмотрела себя. Юрий Гаврилович каждый день придирчиво оглядывал ее, заставлял причесаться или тщательно умыться, напоминал чистить зубы и подтягивать носки, заставлял говорить тише. Вообще требовал постоянно следить за собой.
«Ну, опять что-то приметил, не захотел стыдить при всех, но теперь уж скажет», — вошла в кабинет робко, боком.
— Зин! Ты плясать умеешь? — спросил внезапно.
— Когда-то в девках бывало! А что?
— Тогда пляши!
— С чего? — икнула Зина громко.
— Пляши! А то не скажу, что Васька звонил!
— Правда? — бросилась на шею врачу. — Ну расскажи! — дернула за рукав, заждавшись.
— Верно мы его высчитали. Не выдержал, сам позвонил. Завтра в пять вечера будет здесь!
— Ой, да правда ли? — На глазах слезы радости выступили.
— Зачем тебе врать стану? Я уж жене пятнадцать лет не вру! — рассмеялся Бронников и, посерьезнев, добавил: — Чтоб встретила мужа женщиной, а не лахудрой. Пусть удивится и влюбится заново. Поняла? Не упрекай и не канючь. Руки твои зажили. Рубцы еще будут долго видны, придется одежду с длинными рукавами носить. Но ничего, главное не в том. Выше держи голову и не хлюпай тапками, поднимай ноги, не таскай их хвостом за собой. Чтоб к пяти вечера красавицей была! Время будет подготовиться к встрече. Проведи ее достойно, договорились?
— Разумеется, — ответила, слегка склонив голову.
Бронников переживал за всех, зная о жизни каждой. Сколько души и тепла вложил в налаживание чьих-то жизней и судеб. Многие женщины, бывшие больные, и теперь звонили, благодарили Юрия Гавриловича.
Своих больных он помнил и через годы. А как забыть, если вырывал людей из рук смерти?..
Он старался помочь всем. Врачам и больным. Вот и теперь переживал: как-то пройдет встреча Зинаиды и Василия?
Нет, женщина не вышла во двор, куда Василий зайдет сразу, как только охрана его пропустит. Зина понимала, что этим выдала б свое нетерпение и показала, что давно простила мужа. Ей не хотелось этого. Она заранее договорилась с Бронниковым, что ей с Василием разрешено поговорить в беседке, где им никто не помешает.
Тщательно подготовившись, она посматривала на дорогу из окна палаты: «Приедет или нет?»
Она ждала, когда громадная машина Василия остановится перед больницей. Из нее выскочит Вася, весь обветренный, пропахший чужими дорогами и бензином, в зелено-рыжей робе и грязноносых кроссовках. Он подойдет к ней, обнимет знакомо и, ткнувшись носом ей в макушку, скажет, как давным-давно: «Привет, чижик!» Поднимет на руки высоко, как в юности.
Но машины нет. Хотя часы показывают начало шестого.
«Наверное, опять свернул к Зойке. Та его ни на шаг не отпустит. Обломился ей мужик как подарок. До смерти не отцепится». Кусает баба губы и слышит, как ее зовут женщины:
— Зина, к тебе пришли. Выйди!
«Пришли — не приехали, значит, кто-нибудь с работы или дочка со своим парнем». Стараясь скрыть досаду, идет по коридору.
— Зина, это я! — встал на пути Василий, заглянул в глаза со страхом. — Девочка моя, как же ты меня забыла? Зачем хотела уйти? Ну что я без тебя? — задрожал подбородок.
— Столько дней прошло, ты только вспомнил, что я где-то имеюсь? Наверное, проголодался?
— Зинулька, я вообще забыл, когда ел. До того ли? Вчера из Германии. Три недели там был. Только поздним вечером приехал. Тебя нет, дочка не говорит со мной. Кое-как узнал у нее, где ты и что случилось…
— Пошли в беседку, там поговорим. — Взяла мужа за локоть и повела за собой. Она увидела любопытные лица больных, кому не открыла свое горе, боясь пересудов и сплетен.
— Ну, здравствуй, чижик! — Поднял жену на руки, поцеловал так знакомо, будто и на минуту не разлучались.
Зина присела на скамью, смотрела на мужа. Нет, он ничуть не изменился. Все те же озорные смешинки в глазах, крутые кудряшки облепили лоб и шею.
