— Да под крышкой кто увидит, во что одели? В могилах все одинаковы! — отмахнулся Бронников.
— Не-ет! Эти похороны долго будут помнить.
— Твои покойники? Да брось! Им даже глаза пятаками не закроют. Иных бомжей почти голыми хоронят. В тряпье завернут и даже без гроба закапывают. А ты наши пижамы срамишь! Да там они за праздничную одежду сошли бы!
— Да я уже не об одежде! Другое с толку сбило. Этого нового русского хоронили под музыку, больше десятка музыкантов. Короче, сам знаешь, от погоста до нас чуть больше километра. Так понимаешь, мы и не услышали Шопена. Зато все блатные были сыграны, и даже у могилы! Ну и дела! Моя уборщица от растерянности водой с покойника стол и полы в морге вымыла. Когда вспомнила, испугалась — что утворила дура старая? Ну, все заново переделала. А потом и спрашивает: «Петрович, милый, скажи честно, а новые русские — это те, что у твово Гаврилыча лечились?»
— Ну, Ленька! Если б у меня такие имелись, мы б не бедствовали! Они иногда помогают людям.
— Конечно! Не спорю! Как помогли, так кладбищенского сторожа три дня искали. Он вместе с собаками своими так напоминался, что домой дорогу не сыскал. Упал в провалившуюся могилу и спал блаженно. Никак не мог протрезветь. А встал, когда бабка каталкой его разбудила. И петь начал, что играли на похоронах возле могилы:
Ты скажи, ты скажи,
Чё те надо, чё те надо?
Может, дам, чё ты хошь,
Чё ты хошь…
Ну, бабка челюсть поотвесила, думала, что у деда крыша на колесах поехала. А старый козел всего-навсего опохмелиться хотел. Хвать себя за карман, а там непочатая. То ли родня сунула, то ли покойный угостил, а может, сам спер бутылку, только до дома еще не дошел.
— Откуда знаешь?
— Наша уборщица — его жена. Я к тебе уходил, а она еще покойного срамила, что белый свет споил своими поминками.
— Ее старик — весь белый свет? Хорошая бабка! Хоть и колотит деда, но любит старого черта! — смеялся Бронников.
— Сам удивляюсь. Больше полвека живут, а друг за дружку зубами держатся. И что бы ни случилось, кого угодно будет ругать, но не своего старика.
— Лень! А кто сказал тебе, что нас перевезут отсюда? Надежно ли это? — спросил главврач.
— И не сомневайся. Завтра или послезавтра тебя вызовут, чтобы официально осчастливить. Новые пенаты, конечно, получше нынешних. Они просторнее, уютнее, гораздо теплее, и место там чистое, благодатное.
— Как на кладбище! — рассмеялся Бронников.
— Да, старое кладбище и впрямь неподалеку. Но там давно не хоронят.
— И на том спасибо, что хоть не по соседству с тобой.
— Этому лишь мне радоваться стоит. Ведь твои больные не отличают живых от мертвых.
— Зато твоим на всех плевать.
— Ты когда последний раз у меня в морге был? Года три назад или больше? Давай выбирайся, загляни, как мы теперь дышим. Кофейку попьем! А то совсем прокис со своими сдвинутыми. Хоть посмотри, вспомни, увидь, как выглядят нормальные люди! А то сам непроизвольно своих больных копируешь. Это называется болезнью психиатров. Она укореняется с годами, независимо от человека. Ты слишком долго проработал в этой больнице. Непростительно долго. Но ты сам не просился отсюда. Хотя на твоем месте не выдержал бы никто. Я уж не говорю о женщинах, мужчинам не под силу.
— Зря ты, Лень! Вон Таисия Тимофеевна немногим меньше меня здесь. Разница в два или три месяца. И ничего, не жалуется.
— Она одиночка!
— А какая разница? — удивился Бронников.
— Если б у нее была семья, она давно бы ушла отсюда! Не выдержала бы нагрузку.
— Я терплю.
— Это ты! Но меня другое беспокоит, — спрятал хитрую усмешку патологоанатом и спросил: — Как ты на новое место перевезешь свой цирк? Кто из водителей согласится дуриков возить? Они, увидев здоровых мужиков, кидаться на них станут.
— На меня не бросаются.
— Ты староват, к тому же свой — псих!
— Ну, ты сморозил! Моих спокойно перевезут. А вот если тебя с твоими, тут без милицейского оцепления никак не обойтись.
— Зачем мне менты? Поставлю в машину какой-нибудь памятник, горожане не рискнут дорогу переходить, всю улицу уступят мигом. Еще и креститься вслед начнут.
— Конечно! И пожелают тебе землю пухом и царствие небесное! — расхохотался главврач.
— А я сторожа вместо себя в машину посажу.
— Ну, этого ты потом неделю не отыщешь.
— Почему? Он же не на похороны поедет!
— Памятник в машине! Вот и начнут просить на каждом шагу — помяни и нашего! Кто деньги, другие бутылку дадут. У сторожа душа мягкая, никому отказать не сможет. Пока доедет до нового места, не то сам — памятник в пляс пойдет. Ты уж вместе с уборщицей их посылай, она у тебя женщина трезвая! Сама не пьет и у другого отнимет. Для своего деда…
Старые друзья… Их виски давно поморозили беды, и только в глазах нет-нет да и загорятся мальчишечьи искры. Ох как не хочется им верить в скоротечные годы, в приближающуюся, неминуемую старость с копеечной пенсией. Как отодвинуть это время, не думать, забыть о будущем? От всего неприятного лишь одно общее средство имеется — уйти с головой в работу.
Юрию Гавриловичу забот всегда хватает. У Леонида Петровича случаются внезапные просветы. Вот и сегодня: передал с рук на руки последнего покойника родне, и морг впервые за три года совсем опустел. Уборщица на радостях взялась за генеральную уборку. Даже сторож не остался без дел. Лавки закрепил, стол поставил прочнее, вокруг морга подмел, посыпал желтым песком двор. Соорудил во дворе навес, под ним скамейки.
— Это ты для кого постарался? — вышла Анна.
— Для сродственников. Сама знаешь, как рвет иных от покойничьего духу. Аж в обмороки падают.
— А я-то думала, что ты про упокойников пекесся!
— Ты чё? Им-то на што скамейки с навесом?
— А вдруг ночью вздумают подышать снаружи?
— Тьфу, дурная! Они уж свое отдышали. Нынче отдыхать будут от всех.
— И не бреши! Мой дед, когда на погосте ночевал, сказывал, что видел своими глазами.
— Чё он видел? Пьяный спал!
— Проснулся! И видит, как двое могилу раскидывают. А сами все в белом. Ну, дед вздумал глянуть, что дальше будет. Присел он пониже и ждет. Те двое роются молча. Когда до крышки дошли, постучали в ее.
— На што? Гроб не изба, туда только лечь, в обрат уже не выбраться.
— Да слушай! Крышку сняли. Всего упокойника обшарили. И тут мой дед как гаркнул; «Ложись, нечисть! Стрелять буду!» Те, в белом, в могилу сиганули. С перепугу. Они помершего нового русского ограбить хотели, отнять все, что родня ему дала. А грабители знаешь кто? Наши могильщики, оба! Так-то вот!
