— Каких? Я-то в чем виноват?
— А кто, кроме вас? Вы родной отец! Почему столько времени не забирали ее у Софьи? Почему не навещали, не интересовались дочкой, не давали знать о себе, ни разу не попытались увидеться и поговорить с ней с глазу на глаз? Ни разу не вступились и не защитили свою дочь?
— Я и теперь не уверен, моя ли она.
— Наташа — ваша копия. Случайно таких совпадений не бывает. Вам стоит увидеть ее.
— Я пришел посоветоваться. Окончательно для себя еще ничего не решил.
— Это ваша проблема. Но через пару лет уже не вы, Анатолий, станете решать, а Наташка будет думать, нужно ли ей идти к вам. Она не из робкого десятка, сумеет прожить самостоятельно, ко многому приучена. Я не выталкиваю и не навязываю ее вам. Но девчонка уже сейчас полноценно помогает санитаркам, без просьб, сама. Она не лентяйка, не белоручка. Не вам, а ей стоит опасаться перемен. Наталья не игрушка. И если вы захотите забрать дочку, ее условия жизни не останутся бесконтрольными. Это точно. До самого совершеннолетия к вам ежемесячно станут наведываться комиссии.
— А почему они к Софье не приходили?
— Информации не было. Теперь другое дело, все как на ладони. Если отправим в интернат, то и там она останется на попечении и под постоянным контролем.
— Мне так хочется взглянуть на нее, ну хотя бы мельком. Поймите правильно, Юрий Гаврилович, для меня важно самому во всем убедиться, а уж потом решить окончательно.
— Воля ваша. Только не опоздайте. В этой ситуации может сложиться так, что, пока вы присматриваетесь, Наташка уже решит отказаться, — предупредил Бронников. И, выглянув в коридор, попросил санитарку позвать девчонку.
Наташка влетела в кабинет Юрия Гавриловича улыбаясь. Еще бы! Сегодня рано утром Семка тихо разбудил ее, позвал в коридор, а когда она вышла, увел в дальний конец коридора и спросил, дрогнув голосом:
— Ты скоро уйдешь из больницы насовсем?
— Ну да! Так все говорят.
— А куда?
— Не знаю. Мне ничего не сказали.
— А как же я останусь без тебя? — взял за руку.
Наташка оторопела и смотрела на Семку изумленно.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он. — Не уходи от меня. Я умру, если не буду тебя видеть.
— Семка, ты не такой большой. А говоришь как взрослый. Киношек насмотрелся…
— Давно их не смотрю. Одну тебя вижу.
— Пусти руку, чего вцепился?
— Скажешь, где будешь жить?
— Сама не знаю.
— Позвонить сумеешь?
— Куда? У тебя нет мобильного.
— А мы с Ромкой купили. Пока один на двоих. Я тебе дам номер, напишу, только не потеряй.
— Ладно.
— А ты не забудешь меня?
— Нет. Не бойся. Ты добрый и хороший пацан, с тобой легко дружить. Я позвоню тебе, это точно!
— А я тебе нравлюсь? — состроил Семка умильную рожицу, но Наташка, глянув, рассмеялась. — Давай вечером погуляем! — предложил парнишка.
— Ты что? Меня ругать будут. А потом врачам скажут. Влетит и тебе и мне!
— Мы недолго, никто не заметит, — уговаривал Семка.
— Нет. Я боюсь. Бабка Женя, та, что в нашей палате, совсем забрызгает. Она всюду за мной следит как сторож. Не хочу, чтоб старуха склоняла.
— А ты никого не бойся! Когда любишь, страх исчезает. Остаются только солнце, луна, соловьи и любимая.
— Семка, сколько тебе лет?
— Скоро девятнадцать…
— А мне четырнадцать недавно исполнилось… Ну ладно. Пойду, пока все спят. — Побежала по коридору. Подбежав к палате, оглянулась, мальчишка послал ей воздушный поцелуй. Наташка ответила тем же. Она легла, но заснуть не сумела… Ей все время виделся Семка…
Юрий Гаврилович, увидев Наташку, понял, что в ее жизни что-то изменилось. Она уже не смотрелась несчастным, забитым подростком. Не сутулились плечи, в глазах огни, куда делась бледность? Румянец играет до самых бровей. Движения хоть и резкие, но уверенные.
«А гадкий утенок становится лебедушкой», — подумал Юрий Гаврилович. И спросил:
— Наташ! Не скучаешь у нас?
— Нет. А что хотите?
— Скоро тебя заберут от нас. Пока не говорят ничего определенного, но не терпится знать, чего сама хочешь. Где жить, кем быть?
— Хотелось бы в школу, но стыдно. Я уже большая. А потом в колледж…
— В какой?
— Чтоб у вас работать. Мне здесь понравилось.
— И мы тебя полюбили. С великой душой тебя взяли б, — обрадовался Юрий Гаврилович и продолжил: — У тебя остается совсем немного до конца пребывания. А мы так привыкли к тебе, трудно будет расставаться, будто родной стала.
— Я вас всех-всех очень-очень люблю! — вырвалось невольно.
Анатолий Андреевич долго молчал, а тут не выдержал:
— Скажи, Наташ, где ты хотела б жить? С бабкой в прежней квартире, в интернате среди ровесников или со мной? Я — твой отец!
Девчонка резко повернулась к нему, всмотрелась в лицо, в усталую фигуру человека и спросила тихо:
— Отец? А где ж ты был, когда я, маленькая, у чужих мучилась? Выходит, малыши не нужны, только служанки? А большая и без тебя проживу!
— Наташ, ты не поспешила? — удивился человек.
— Сколько лет я звала и ждала, как искала тебя по городу. Я признала бы и бомжом, и пьяницей, лишь бы взял и не гнал от себя. Но ты бросил всех. И меня. Когда я выбросилась с балкона, простилась со всеми навсегда. Так уж получилось, выжила невольно. Но не ты спас, чужие. Я и жила, и умирала сама по себе. Ты не пришел, когда звала. Заявился, когда я выросла и понадобилась? Таких полно. Только их отцами не считают. И я не хочу… Жил без меня и обойдешься…
— Вот это да! — крутил головой Анатолий Андреевич.
— О чем я предупреждал?! — развел руками Бронников.
— Наташа, конечно, ты имеешь право на обиду, но не спеши с окончательным решением. Ты высказала свое, но не выслушала меня.
— Ну что можешь сказать? Мать плохая, потому не навещал? Но ты, живя с нами, не давал ей деньги на продукты и сам не покупал. Я жрать просила, ради меня мать пошла на панель. Ты сам ее толкнул туда. Чему же удивляться? Она пусть пьяница, но кормила меня. А ты, трезвый, морил всех голодом.
— На тот момент я не работал.
— А в чем тогда упрекал мать?
— Другие хотя бы как-то скрывали подобные дела. Она, устроившись оператором на заправке, не бросила пить. И продолжала таскаться с мужиками, хотя в этом уже не было никакой нужды.
— Не надо. Я уже не малышка, была на суде, где все выяснилось. Софья специально сделала так, что мамка уже тонула в ее болоте. Она многого не знала. Зато и у меня глаза на все открылись. Сонька знала, что ты не поможешь и не вытащишь мать, потому сознательно и спокойно топила ее. Ты умел обижаться. На помощь — не способен. Из тебя не получился муж, отец и тем более не состоится. Я ребенком оказалась сильнее вас обоих. — Она отвернулась от отца. — Пойду я, Юрий Гаврилович! Мне интересную книгу принесли. Хочу успеть прочитать ее.
