— Настя! Верните на место одеяло и подушку Феклы! — попросили санитары.
— Я курочка! Несу золотое яичко, — проскрипела старуха.
— Бабка! Да ты забыла! Последнее яйцо полвека назад снесла. Тогда тебя в последний раз дед топтал. Чего теперь ждешь, нетоптаная? Иль все еще своего петуха во снах видишь? Слезай с гнезда! Отнеслась уже! Ложись на свою постель! — Санитары пытались разорить «гнездо».
Но едва подошли к Насте, та опять вой подняла, погнала их от себя, грозя позвать всех деревенских мужиков с кольями и вилами.
Пока Семка говорил с бабкой, Ромка подкрался с другой стороны, разом схватил старую, бегом отнес в постель и тут же отскочил в сторону. Он знал, как может вломить такая вот безобидная с виду бабулька. Но случалось и другое.
Как-то подозвала к себе Настя обоих санитаров. Вытащила из тумбочки яблоки, груши, печенье и пряники, конфеты, стала ребят угощать. Семка с Ромкой в совершенстве овладели той практикой, Они знали: откажись от угощения — больная обидится. Взять совесть не позволяла. Ведь это принесла старуха с собой. На сколько ей хватит? А родственники придут ли, принесут что-нибудь старухе, неизвестно. Вот и крутят в руках по прянику, угощаются вприглядку.
— Ешь, внучок! У меня дома знаешь сколько деток осталось? Целых семеро! Две дочки, пять мальцов! Нынче все детные. Внуки уже женятся. И тоже дети! Их уже больше, чем тараканов народилось. Все мордастенькие, нахальные смалу, такая порода наша! Что ни год — новый цыпленок! Все живучие, крепкие, хваткие. Уж коль жрать сядет, умолотит наравне со взрослым. А в работе тоже не отставали. Пахать, сеять, косить, дрова рубить смалечку умели. А как иначе в деревне проживешь? Не пошевелишься — с голоду сдохнешь!
— Так оно и в городе, бабуль!
— В городе работа иная! Слыхивали про то! Кто из городских сумеет корову подоить или косить траву на сено? Нынче городские мужики разучились дрова колоть. Топор не умеют в руках держать. Вот тебе и мужики! У нас в деревне дети с такой работой управляются шутя.
— Бабуль! А кому в городе дрова нужны? Люди живут в квартирах! Там отопление, горячая вода подается по трубам!
— Во! Сбаловали люд! Надо, чтоб каждый сам себе ту воду грел, а то коснись лихо, мужики не выдержат и как мамонты посдыхают. Разве это верно? Нынче бабы все хозяйство на себе волокут, мужики только пьянствуют. Даже не дерутся. Тоже разучились. А как красиво раньше дрались. С кольем, стенка на стенку, кулаки в крови, зато как молотили. Не то что нынче! Чуть кто кого матом послал, враз пистолеты из карманов — пах-пах! И нету мужиков. А ить их завсегда недоставало. Зачем стреляться, родимые? В драке насмерть не зашибали. С нее через неделю все заживало. Ну ладно, иной синяк поносит, ну кому-то зуб вышибут. Так это же не жизнь отнять! Нет, в наше время люд чище был. Совестливый, работящий. Вон мои невестки пришли в дом. Все, как одна, — девушки! Я их за дочек и приняла. А внуки сплошных блядей натащили! Они еще с детсаду бабами стали. Мужиков меняли чаще, чем трусы. Ну, я их не стерпела. С дому согнала сучек. Всех до единой.
— Баба Настя, а много у вас невесток? — спросил Семка старуху.
— Десяток наберется. Всех по имени ужо и не вспомню! Полдеревни наберется, если не боле.
— Неужель ни одну не любите?
— Этих нет! Терпения моего не хватает видеть бабу без подола. С утра до ночи голые их задницы вижу и ни одного лица. Срамотища единая! Да коли б мы в свое время вот так оделись, нам старики косы повыдирали и ноги с жопы вырвали б! Я сыновьих жен уважаю. Они любимые. Но пошто своих невесток в руках не удержали, не разумею…
— А старик ваш живой?
— Давно помер голубь мой! Уже годов пятнадцать как. Сорвался родимый. Врачи ничем не смогли подмочь.
— Долго вы с ним жили?
— Почти полсотни годов. И ни разу не ругались. Все ладом да миром шло. Мужик мой человек сурьезный был. Не пил, не курил, по бабам не бегал. Да и куда? Кузнецом в колхозе всю свою жисть проработал. С утра и до ночи без выходных и праздников. А и замены ему не было. Все колхозники
знали, как тяжко на кузне, и никто туда не хотел даже в подручные.
— А вы с ним долго встречались до свадьбы?
— Ой, милок! Две зимы. В третью предложился в мужики. С подарком пришел. Принес обручальное кольцо. Так-то вот и уговорил. Обещался любить до гроба, беречь и заботиться. Никому в обиду не давать. И всякое слово сдержал. Не бил, словом не обидел. Хоть с железом работал, ласковым был что голубь. Бабы за ним хороводами ходили на гулянках. Он меня ни на единую не променял. С им я без седины до седьмого десятка прожила. В семьдесят три вдовой осталась. Ох и надоело без него маяться. Все к нему прошусь. На што сдалась вся маета? Нынче детва сама справится. Да и чего морокаться, почти все в квартирах устроились. Кверху задницами отдыхают.
— Баба Настя, а чего вас к нам привезли?
— Ой, Семушка! Невестку я проучить хотела! Бабу середнего внука! Деньги приноровилась у всех красть. Даже мою пензию щипала. То две иль три сотни стянет. Думает, коль малограмотная, то и считать не могу! А вот хрен ей в зубы, той Лизке! Все бабы на земле, даже самые дремучие, считать завсегда умели. Особливо деньги! Иная ничего не умела, но посчитать деньги завсегда могла! То же наилюбимейшее дело кажной, особо старухи. Я ж всякое утро их пересчитывала по многу раз. Всякую трату записывала, поэтому знала, куда кажная копейка ушла. Тут же раз, опосля и в другой — три сотенных пропали. Я их прятать стала. Лизка нашла и опять украла. Я ее ругаю, она отпирается. Окромя ей, спереть некому. Я следить начала за сукой и приловила прямо на месте. Она уже в банку с деньгами влезла. Тут я с чердака выкатилась. Вырвала деньги, всю нахальную рожу той курве изодрала. Глаз выбила насмерть, волос с головы на целую подушку надергала, саму измолотила дочерна. И если б не внуки, вовсе насмерть забила б лярву. Так ведь помешали, разняли. Но самое обидное, что эти дураки связали меня, а не ее! Это Лизку стоило сюда свезти навовсе. Она их нынче дочиста оберет, до копейки. Всех! Ее убить надо. Нельзя ей в нашей семье жить, этой змеюке подколодной!
— Бабуль! А вам зачем деньги?
— Во псих! Как без их? Купляла нужное!
— Сама в магазин ходила?
— А кому свою пензию доверю? Сама!
— Послушайте, а Лизка пила?
— Еще чего? Да я ее в говно втоптала б своими ногами! В нашей семье отродясь пьющих баб не водилось. Чур меня!
— Так, может, ей на жратву не хватало?
— Ой, милок, Ромушка! У них жратвы полный огород и сарай. Только не ленись!
— А хлеб, а сахар?
— Так внук механизатор! Хорошо получает! Одна его получка — моя годовая пензия.
— Для чего же вы деньги копите?
— На черный день. Когда помру, чтоб было на что схоронить и помянуть по-людски.
— Уж, наверное, набрали?
