— Не дошло! Не дозрела! — хмыкнул плотный парень в темных очках.
— Поторопим! — пообещал второй.
Они молча отошли от нее, а в сумерках появились возле дома Шуры. Они долго барабанили в дверь, женщина не открывала. Сидела затаившись. Но крутым ждать некогда. Слегка надавили на дверь, она открылась. Да и какой крючок удержит рэкетиров? Они вытащили бабу из угла, нащелкали пощечин, снова потребовали деньги.
— Нет у меня ничего! Сами ограбили! — орала Шурочка.
— Опомнись, квашня! Не нарывайся на худшее!
— Слышь, дура! Сыпь бабки, и расскочимся по сторонам! Тебе дышать будет легче! А коли зажмешь, взвоешь! Мы ж не оставим жировать на халяву! — предупредили оба.
Шурочка заорала еще громче.
— Не! Эта мартышка спит! Пора ей макушку причесать!
Вытащили бабу в коридор и, вломив в челюсть, выбили во
двор.
— Отслюниваешь? — спросили хрипло.
— Нет у меня ничего!
Крутые отошли к машине. Отлили бензин в ведро, плеснули на дом и подожгли.
Баба заорала истошно. Но ее крик уже никто не услышал. Рэкетиры уехали. Шура попыталась вскочить в дом, чтоб забрать деньги с чердака, но там уже вовсю бушевало пламя. Никто из соседей не вышел тушить пожар. Все видели, кто его устроил. Никому не хотелось оказаться на месте Шурочки.
— Господи! За что? Возьми ты мою проклятую жизнь, не мучай больше! Зачем мне этот подарок — жизнь? Я не хочу, ты извел! Или сама наложу на себя руки! — кинулась баба в дом, горящий со стоном и с гулом.
— Куда ты, дура? Охолонь! Сгоришь как свеча. Теперь уж ничего не поделать! Переживешь… потеря дома еще не смерть! Не тужи, баба! Коль нет никого, пыли за мной! — позвал бомж Шурочку. Та от ужаса на дорогу села:
— Я к бомжам?
— Тьфу! Еще уговаривать стану всякую, да пропади пропадом, шибанутая! — сплюнул бомж и спешно скрылся.
Баба еще ревела на пепелище. Здесь сгорел не только дом и деньги, навсегда простилась Шура с мечтой о квартире. Ничего не вытащила, не спасла от огня. Он съел все. Баба кляла рэкет, свою корявую судьбу и никак не могла покинуть пепелище. Собственно, идти ей было некуда.
Наступила ночь. Редкие прохожие даже не оглядывались на женщину, ревущую в темноте.
Мало у кого случается горе в ночи? Во тьме только слезы льют незаметно. Шура сидела на земле, обхватив руками голову. О чем она думала? Просила смерть поторопиться.
Утром женщину не узнал никто. Шура совсем поседела. Лицо перекосило так, что, дай зеркало, баба не узнала бы в нем себя.
Она встала с земли, когда над городом проснулось новое утро. Нет, она не спала. Ни на минуту не сомкнула глаз. Шурочка огляделась по сторонам, увидела старого дворника, тот, приметив бабу, не узнал и, спешно отвернувшись, пошел домой. Вот и дети выскочили. Испугавшись Шуры, тихо, на цыпочках, прошмыгнули мимо. Там и старухи выпускают гусей на озеро, коз в лесок. На Шурку с удивлением смотрят, она ли это?
Ее не узнавал никто. Горожане со страхом оглядывались на женщину, тащившуюся босиком по улицам. В ее волосах застрял пепел от пожарища. Лицо, руки и даже одежда были серыми от толстого слоя пепла.
— Что за уродина? — оглядывались на бабу горожане. Она их не слышала. Шла, сама не зная, куда бредет.
Исчезла с лица улыбка, пропал смех. Лишь гримаса страдания и боли, словно печать, приклеилась навсегда. Как она попала на свалку, баба не знала. Села на кучу мусора передохнуть, здесь ее приметили бомжи. Подошли, окружили, заговорили с ней.
— Ты чья? Откуда будешь?
— Кто тебя на свалку выбросил?
— Слышь, чмо? Ты чего не чирикаешь? Коли спрашивают, отвечать надобно!
— Как зовут? — дернул кто-то за плечо.
Шура оглянулась, долго вспоминала, а потом упала лицом в мусор. Орала, плакала, смеялась. А потом затихла. Лежала с открытыми глазами и стонала долго, жалобно.
— Сдвинутая! Потому из дома вышибли. Вишь, босиком приперлась!
— Ох и страшная эта транда! Ее серед ночи показать продавцу киоска, все дарма отдаст! — хохотнули бомжи и решили взять Шуру к себе. Надели на ноги ей старые бурки, на них натянули калоши. И в этот же вечер привели ее в пивбар. Нет, не ее напоить, самим выпить под это страшилище. Шурку водили от стола к столу, прося от ее имени. Посетители пивнушки, увидев бабу, мигом трезвели и отливали из своих бокалов не скупясь. Давали хлеб и рыбу, сосиски и сардельки. В этот вечер пятеро бомжей напились и наелись досыта. Сама женщина так и легла спать голодной.
Бомжам понравилось ходить с Шурой по пивбарам и столовым, ей подавали продавцы из киосков, торговцы с рынка. Баба не говорила ни слова. Только глянув на нее, люди немели от ужаса. Никто б из них не поверил, что лишь недавно женщина была привлекательной и мужики совсем не зря нередко оглядывались, смотрели ей вслед. Но теперь от той женщины не осталось и тени.
Седые пряди волос висели, торчали во все стороны, обрамляя сморщившееся, посеревшее, как у покойницы, лицо. Искривленные пальцы рук пугали. Бледные губы шевелились, не произнося ни слова.
— Ведьма! Проклинает или колдует! — шарахались от нее люди.
— Пошла прочь! — гнали бабу из магазинов.
Шурочка хрипло смеялась, чем еще больше пугала горожан.
Бомжи таскали ее с собой как талисман удачи. В одном месте не обломилось, зато в другом повезло вдесятеро. Бомжи даже график составили, кому в какой день достанется Шура.
В городе женщину не узнавал никто. Бывшие ученики, даже не задерживаясь, проскакивали мимо. А прежние знакомые и не решились бы узнать. Ей не препятствовала сама милиция. Столкнувшись лицом к лицу с Шурой, отскакивали в стороны, сплевывая через плечо, и молча материли бабу вслед.
Прошло два года. Шура жила у бомжей, они о ней постоянно заботились. Кормили, одевали и обували бабу, не давая простыть, промокнуть, замерзнуть. Ее никогда не оставляли одну, защищали и охраняли каждую секунду. И однажды бомжи осмелились и пришли вместе с Шурочкой в ресторан. Швейцар отлучился лишь на секунду. Этого времени хватило, чтобы пройти в зал.
Обходя столы, бомжи подставляли банку и сумку, указывали на Шурку. Чего ж только не сочинили о ней! Даже жертвой Чернобыля называли. А сколько катастроф и аварий пережила по легендам! Их хватило бы на десяток жизней. Баба не могла ни подтвердить, ни опровергнуть сказанное. Она смотрела на посетителя ресторана испепеляющим, пронизывающим душу взглядом, и тот, невольно вжимая голову в плечи, вытряхивал из тарелок все, что заказал себе.
Бомжи уже вынесли за угол ресторана две банки хмельного и полную сумку еды. Оставили одного, чтоб караулил, сами вернулись в зал. Оставалось пройти кабинки и ряд столов возле окна. Его уже заканчивали, как вдруг Шура остановилась, напряглась струной, задрожала и, крикнув дико, бросилась на двоих парней, сидевших с девчонками.
