Услышав, что Влас грозит новичку расправой, мужики подошли:
— Чего к нему клеишься? Отваливай в свой барак. Не хрен здесь базлать.
— Это ж лягавый! Первая падла! Его давно пора урыть! Он, сука, столько моих кентов сгубил! — зашелся Меченый.
— А нам насрать, кем кто на воле был. Тут все одинаковы! Я вон вора в своей машине угрохал. Нынче за него срок тяну. Что ж мне тебя уложить за свою беду? Иль думаешь, не знаем, кто ты? Гада-угонщика загробил! Иль должен был отпустить, чтоб других накалывал? — трясло зэка.
— Не доводи, чтоб на тебе не оторвался! Отваливай отсюда и не возникай! — кивнули Власу на дверь, дав понять, что еще немного, и его попросту вышвырнут из барака.
Меченого мучило то, что, находясь в одной зоне, он не может свести счеты со Смирновым. Влас постоянно пас его, но зэки словно предугадывали, мешали расправе. И лишь однажды повезло. Столкнулись лицом к лицу на складе, куда Меченый пришел за гвоздями, а Михаил сдавал готовую тару, сбитую бригадой.
Влас, сцепив кулаки, бросился на Смирнова очертя голову, но тут же напоролся на встречный удар, отлетел на груду ящиков, свалившихся на него. На шум поспешили зэки. Выкинули Власа из склада, наподдав так, что еле дождался конца смены. После этого проходил мимо Смирнова, сжав зубы, но не смирился, выжидал удобный случай.
— Здесь не обломится тебе угробить его. А вот дополнительный срок схлопочешь, если будешь дергаться, — предупредил оперативник из спецчасти, приметив Власа в сумерках за углом столовой. — Знаешь, куда ты после этого угодишь? В самое пекло: на угольный карьер в Вахрушев. Там быстро остынешь! И о воле перестанешь мечтать. У нас — рай в сравнении с той зоной. Сама земля кентов не терпит, пачками засыпает под обвалами. Хочешь туда? Не держим, мигом отправим. Нам здесь мстители не нужны. Угомонись, пока не поздно, не доводи.
Меченый слышал от зэков барака о Вахрушевской зоне и поневоле вздрогнул, сник. Удивился лишь одному, как оперативник узнал обо всем. От кого? Кто навякал? Сам Смирнов как лягавый лягавому? Не похоже. «Мусоряга — потрох, но не падла, фискалить не станет! Не из бздилогонов! Иначе еще там, в своей ментовке, обзавелся б охраной, когда допер, что пасу его», — размышлял Влас и невольно взглядом задержался на мужичонке, сером и неприметном, как подвальная мышь.
— Стукач! И этот падла тут! Как же я его раньше не приметил?
— Да он у нас в кухонных помощниках больше года. Чего тебе из-под него? Мужик смирный, покладистый. Его хоть на сковородку раскаленную Кинь иль в помои с головой сунь, все молча стерпит. Уж к нему никто не прикипается. На глаза не лезет. Тебе он зачем сдался? — удивился повар.
— Стукач! Он фискалом на воле был!
— Тут ему закладывать некого. Дышит тише мыши. Лишний раз не бзднет.
— А за что его сюда приперли?
— Пришил кого-то из своих. Достали, вот и попух бедолага! Навроде бабу! Эти бляди даже такого из себя вывели.
— Ну и ну! Как же его не видел раньше?
— Он раньше тебя появился. Не врублюсь, чё тебе от него? Второго такого не сыскать.
— В помоях, в параше утопить мало!
— Слушай, вали ты по холодку, не наступай на мозоли, покуда самого на холодец не порубил, — вытащил из карманов халата громадные волосатые руки и открыл перед Власом дверь.
Меченый еле сдышался с присутствием в зоне Смирнова. Тут еще стукач добавился. «Не слишком ли много на мою душу? Это сама судьба так отмочила, чтоб обоих здесь угробил», — решил для себя и ночами обдумывал, как свести счеты с обоими, чтоб, выйдя на волю, жить без оглядки.
— И чего ты крутишься, как кобель на цепи? Скрипишь зубами так, что сон пропадает. Спи, не барахтайся! — заворчал сосед по шконке, старый худосочный человек, постоянно брюзжащий, кашляющий, он мало и чутко спал.
— Ты б заткнулся, сам никому не даешь отдыха своим кашлем, — огрызнулся Влас.
— Мое — от хвори, твое — с дури! — прикрикнул дед, приподняв голову.
— Да тихо вы там! Чего взъелись? Иль мне обоих угомонить? — привстал бригадир на локте.
Старик умолк, а Влас, повернувшись спиной, бросил через плечо:
— Старый пердун, еще права качает козел!
— Не старей тебя, пес шелудивый! Кто б тут зубы ощеривал, но не ты, ососок шлюхи!
— Что? А ну повтори, что трехал? — протянул руку к горлу соседа и тут же оказался на полу.
Его избили без жалости, а под утро охранник увел Власа в штрафной изолятор.
— Тебя предупреждали! Не понял? Смотри, еще один прокол — и распрощаемся! — услышал предупреждение.
За десять дней пребывания в шизо Меченый сильно простыл. Оно и неудивительно, ведь спал на бетонном полу, а в камере стоял собачий холод, от которого все тело ныло, и нечем было дышать. Вернулся он в барак совсем больным. Осунувшийся, заметно побледневший, обессилевший, он уже никого не замечал, искал малейшую возможность передохнуть и согреться. Его постоянно знобило.
— Поди, еще одним чахоточным прибавилось, — буркнул бригадир, глянув на Власа.
Того в дрожь бросило от услышанного, хотел сходить к врачу провериться. Но тот уехал за медикаментами в город, а зэки барака подняли Власа на смех:
— У нас по этой болячке на волю не отпустят. Не развешивай губищи! Этой хворью ползоны мается. А ты чем лучше? Дарма ничего не бывает. Одни с туберкулеза, другие от ревматизма загибаются. Это Север. Он не проходит бесследно. До самой крышки о себе напоминать станет. Радуйся, что не рак. На воле, коль додышишь, лекаря чахотку приглушат. Тут никто не поможет, и не рассчитывай.
Власу лишь поначалу обидно было, но все ж попал на прием к врачу. Тот послушал, осмотрел его, сказал, прищурившись:
— Небольшая простуда есть, но она не даст вам возможность лечь в больничку. Тут и посерьезнее вас больные есть, ан ничего, работают, не жалуясь. И вы не пытайтесь симулировать. У нас такое не в ходу…
Влас хотел было пожаловаться на постоянную температуру, кашель и слабость, но врач уже выглянул в коридор, пригласил следующего пациента, а ему лишь головой кивнул на выход.
«Сколько лет по зонам канал, ни одна зараза ко мне не прилипала. Тут же все в проколе. Как до воли доканать?» — спрашивал себя Влас. Он испугался своей болезни. В серьезности ее убеждался все чаще.
— Слушай, сосед, а у тебя чахотка давно? — спросил мужика, которого считал стариком.
— Здесь зацепил треклятую от того, кто на твоей шконке спал. Он за неделю до тебя помер.
— А как же доктор?
— Чего ему до нас? Он никого в барак не приводил, не сажал и не судил. Ему плевать, дотянем до воли иль нет. Мы издохнем, на наше место новых привезут. Во всех бараках так-то. В других зонах еще лютей. Не от чахотки, так с голоду либо под обвалом издохнешь. Вон из Взморья мужиков прислали. Шахту затопило насмерть. Откуда-то из пласта морская вода в забой хлынула валом. Сколько люду загинуло? Тьма! Эти в карьере были, тем и спаслись. Ну, шахту закрыли, а живых сюда прислали срок добывать. Так вот оне всяких страстей наговорили. Что уж чахотка? Об ней молчи ноне.
