— Я никого не задеваю, но если меня начинают дергать, без сдачи не уйдут!
— Послушай, Кать, а мужик, которому вылила в лицо остатки пива, чем обидел?
— Сдачу потребовал жлоб, крохобор! За копейки чуть на кране не повесился у меня! И я жить хочу! За гольную получку кто там цельный день отстоит?
— Ну а с квасом? Там тоже подралась!
— И не смеши! Если б подралась, та бабка давно б сдохла! Старая крыса! Я ей целый бидон налила, как она просила. Так ведь отпила и тарахтит лохмоногая кляча: «Квас разбавленный у вас. Не хочу брать такие мудомоины. Заберите их…» Ну я и вылила ей все остатки на голову! Кто после этой кикиморы возьмет их? Да и мне зачем? Себе хороший возьму. Ту же суку подналадила, развернула и пинком. Бидончик не отдала, покуда деньги не вернула. Что ж, по-твоему, должна была сделать?
— Не хами! Это город! Дурная молва она всегда впереди нас бежит. Улыбайся, извиняйся, уговаривай, льсти, даже если на душе кипит. А уж потом обдумай, как отплатить. Есть месть без брани и мата, но она куда больнее бьет. Она не только унизит, даже убить способна человека. И это несмотря на должность. Хотя для такого одной выдержки мало. Нужно не терять мозги, уметь видеть, слышать и помнить все. Научись держать себя в руках. Не срывайся. Не давай повода думать о себе хуже, чем ты есть на самом деле. Заставь себя уважать. Не кричи, помни: что кричит лишь слабый. Сильный человек никогда не опустится до свары. Он отомстит и накажет иначе. Без угроз. Молча и страшно…
Катерина насторожилась, внимательно слушала мужа, а на того нашло озарение, сказались беседы с чекистами, следователями и оперативниками:
— Хватит тебе позориться! Выйди из состояния деревенской бабехи. Стань такой, как твой отец. Держись достойно, не вели себе распускаться и будешь неуязвимой. Поверь, это тебе доступно. Сама почувствуешь, насколько легче жить станет. Лишь поначалу сложно ломать саму себя, зато вскоре не сумеешь иначе. Не опускайся до уровня полудурков и хамов. Ведь мы живем в городе, и то, что воспринималось и прощалось в деревне, тут презирается. Да и мне помешаешь. Ведь не исключено, что предложат за мои услуги хорошее место, но, вспомнив о тебе, не решатся в штат взять, мол, пусть с женой справится для начала.
— Ой! Да я такой стану, на дикой козе никто не подвалит! — всплеснула руками Катерина и добавила, вздохнув: — Вот если б только не доставали меня…
Вскоре Дамир стал замечать перемены в ней. Жена сама себя одергивала на крике. Перестала браниться с соседями на весь двор. Не чавкала и не сморкалась за столом, не оглушала по утрам домашних. Ее голос теперь стал похож на отдаленные раскаты грома, а не на бушующую грозу, как прежде.
Дамир радовался, хвалил бабу. Ненавязчиво советовал следить за собой.
— Ведь ты красивая! Пусть это все увидят, не только я! — поглаживал бедра, плечи жены.
— Ты на что намекаешь? — испугалась она.
— Хочу, чтоб была лучше всех! А что подумала? — спросил, смеясь.
— А ежли на меня соседские бандюги начнут заглядываться? Ты ж ревновать начнешь!
— Такое тебе не грозит. Они, если надо, других приглядят, совсем молодых, гулящих. Им ни к чему лишние неприятности со мной. Да и не поверят тебе, зная, кто я, — успокоил Катерину окончательно, но если б мог увидеть заранее, какое злое семя посеял в душу ей, сам бы ужаснулся.
«Ну, гад ползучий, думаешь, кроме тебя, никому не нужная? Держись, зараза! Попомнишь этот день!»
С того дня Катерину будто подменили. Она даже во двор не выскакивала в халате. Аккуратно укладывала косу вокруг головы и ходила, будто в венце. Научилась пользоваться тушью, помадой. Не раскорячивалась над грядкой, присаживалась рядом и полола их не спеша, изредка посматривая на соседский дом. Там ее старания никто не замечал, и бабе стало обидно. Она теряла терпение. Но как-то вечером приметила на крыльце Шкворня. Он только что вернулся и переобувался в домашние тапки.
— Эй, сосед! Редиски не желаете? — окликнула Катерина.
Мужик ушам не поверил, отказался.
— Не люблю ее! — ответил глухо.
— Зря! В ней много полезного! — держала в руках большой яркий пучок.
— Зубы подводят, — добавил Шкворень удивленно.
— А вы порежьте.
— Не умею, да и некогда! — Вошел в дом и плотно прикрыл за собой дверь.
Катерину это не остановило. Она была настырна и вскоре постучала в окно, держа в руках миску с готовым салатом.
— Вот поешьте, угостить хочу! — подала соседу салат.
Тот отпрянул:
— Не надо!
— Зря! Мы — соседи! Хотите иль нет, дружить нам придется. Я ж от чистого сердца…
— Слушай, баба, ты своего козла тряхни! Сколько он мне гадостей подложил, разве это по-соседски? — Сверкнула ярость в его глазах.
— То он, а я сама по себе! Может, с того не сладилось, что не склеилось враз промежду вами. Вообще он смирный мужик. Узнаете друг друга — подружитесь.
— Чего? Чтоб я со стукачом кентовался? Да ты не в своем уме! Вали отсюда! Чего возникла? — захлопнул двери.
Катерина, уходя, только и обронила:
— Козел паршивый!
Вскоре баба вернулась к грядкам и молча ругала соседа за непочтительность. Крыла его последними словами и не оглядывалась на соседский дом, а то бы увидела, как наблюдает за ней из окна Шкворень.
«И чего приперлась? Тот сука подослал выследить? А может, вовсе другое: бабье закипело? Ну как он с ней сладит, эдакий сморчок? Вот и приглядела меня на кадриль. Ведь вот сидит возле грядки клушкой, а этого пидера не видно. Небось в городе болтается. Баба и вздумала воспользоваться его отсутствием. Что удивительного? Ну чем я не хахаль ей? Вон какая она ядреная! Что я, дурак, утворил? Зачем ей оглобли повернул? Вон какая у нее задница и буфера! — Пробирала мужика невольная дрожь. — Ага! Только заволоки ее, мусора возникнут. Этот фискал наживкой хочет взять. Сам из окна стремачит. Но хрен тебе!»
Отвернулся Шкворень, ушел в глубь комнаты. А сам размышляет: «А зачем бабу подсовывать, если меня видел? Тут же лягавым вякнул бы». Выглянул во двор, но там никого.
Шкворень до вечера просидел дома, но милиция не пришла. До сумерок возилась в огороде Катерина. Ушла в дом, когда совсем стемнело. Она впервые не обмолвилась ни словом с мужем о том, как она ходила к соседу.
Дамир и не подозревал, что у жены появился от него свой первый секрет.
Катерина не призналась еще и потому, что не знала, как отнесется Дамир к ее вольности. Ведь это они не обговаривали, и муж не просил бабу помириться с соседом. Он даже подначил ее и оказался прав.
Женщина смотрит на себя в зеркало. «Неужель я такая уродка, что он от меня ровно от пугала в дом сбежал, закрывшись на запор? Нет, ничем не хуже других! Ни единой морщины нет, зубы целые, все в порядке! Значит, Дамир виноват! Из-за него сбой случился. Эх, жизнь корявая! Неужель прав мой змей, что никому, кроме него, не нужна, что никто не оглянется? А жаль! Вон у скольких баб есть любовники! И ничего! Живут, пользуя мужика заместо ширмы. Мой еще насмехается! Надо проучить, доказать, что и меня могут полюбить. Вот только кто? Желающих нет. Да и в своей деревне страдальцев не имела», — вспомнилось горькое.
