— Хватит причитать! Все обошлось! — оборвал Дамира Михаил.
Весь следующий день люди только и говорили о ночном происшествии. И хотя еще утром медвежье мясо было поделено между жителями, а из домов уже доносился запах жареных котлет, разговоры не стихали.
— Он его башку насквозь пробил ломом!
— Да не болтай! В ухо всадил!
— Я сама видела! — спорила Полина с Аней.
— Чего это вы зашлись? Какая разница, как убил? Главное, нет больше подранка! — успокаивала женщин Галина.
— Подранка? — ахнули обе.
— Ну да! У условника только лом был, а когда свежевать стали, увидели пулевое ранение. Из карабина стреляли. Димка эту пулю взял, повезет в охотинспекцию, чтоб те браконьера нашли и взгрели. Мы за что рисковали? Хорошо, что обошлось. Могло иначе кончиться. Вон и Лидка на танцы ходила в поселок. Ее прижучить мог…
— Не-ет! Эту никакой зверь не зажмет, любому морду исцарапает!
— А все ж силен мужик, этот условник! Хоть с виду тощий, а целого медведя завалил!
— Наверное, злости в нем много! — тихо вставила Полина.
— Как бы не так! Чего ж я своего мужика никак не могу образумить? Ни веник, ни каталка, даже утюг не помогает! — досадливо всплеснула руками Галина.
— Мужичья злоба — не бабья! Этот человек, видать, много пережил. Оттого теперь его сама судьба бережет.
— Бабы! А печень медвежью куда дели? — вспомнила Анна.
— Моим внучатам ее отдали мужики, чтоб сильными росли, — отозвалась Полина.
— А Лида где?
— Все от страха отходит. Валерьянку пьет, — рассмеялась Галина и не заметила девушку, вошедшую тихо, неслышно.
— Испугалась. Что такого? А если б ты со всего маху на медведя упала, лицом в морду? Скажешь, спокойно встала б?
— Прости, Лид. Не хотела обидеть. Не приведись такое мне, тут же родила бы, — призналась Галина.
— Лид, а новичок тот, что Михаил, к тебе в ухажеры набивается!
— Да бросьте вы! Он вдвое старше меня!
— Дело не в возрасте. Сердцу не прикажешь!
— Мужик до гроба молодец! Едва от бабы отошел — уже холостяк! — хмыкнула Полина.
— Не все такие! — не согласилась Галина, вспыхнув.
— Все они — кобели! Одинаковые гады!
— Не-ет! Этот человек серьезный, неспроста у него вся голова белая…
— Старый он! А так глянуть, все при нем. Культурный, грамотный. Хорошим мужем стал бы. Этот и защитит, и вступится за свою жену. Вот только нет ее у него.
— Откуда знаешь? Может, и есть на материке? Письма получает! Федя ему привозил. Кто-то ждет его там! — вставила Полина.
— Если б была жена, давно бы приехала, хотя бы навестить. А то все трое живут холодно, по-сиротски. Никого не ждут. Видно, некого, — пожалела условников Полина.
Этот жуткий случай с медведем забылся быстрее, чем закончилось его мясо. Лишь Влас его помнил, иногда медведь гонялся за ним во сне. И тогда он орал во все горло, снова звал на помощь, бежал и… сваливался с койки, просыпался в холодном поту от стука в стену и голоса Михаила:
— Угомонись! Заткнись, слышишь? Достал своим воем! Дай другим спать!
— Скоро месяц минет, как все стряслось, а у него и поныне жопа мокрая от страха! — добавлял Дамир.
Влас и рад бы не кричать, но неволен был над своим сном и застрявшим в памяти страхом. О случившемся с ним написал пахану. Все, как было, признал честно, а в самом конце добавил: «Все помню, пахан! И закон наш фартовый, и твое слово, чтоб урыл лягавого. Не только ты пережил много, и я тяну ходку из-за него. Уже не первую. Знал бы, сколько пас его на зоне! Ночами стремачил пропадлину. Да срывалось все. Тут, когда прибыли на фуфловку, был уверен, что сама судьба улыбнулась и дарит шанс угрохать обоих. Да снова облом. И оскалилась удача медвежьей харей, сделала обязанником лягавого. Я того не ждал, но пойми, сдохнуть на клыках зверюги и ты отказался б! Он взял его на себя. Мало кто из «законников» согласился б на это. Теперь мне надо отпахать ему за услугу. Может, повезет, и представится случай? Когда сквитаемся, выполню твое слово и замочу его, а пока не взыщи…»
Это письмо отправил с особыми предосторожностями, чтобы не смогла прочесть его докучливая цензура.
Влас понимал, что Шкворень не простит ему, если он не убьет Михаила. По возвращении в город не миновать разборки на сходе, но это будет потом, через годы, а за это время многое поменяется.
«Не век же в обязанниках дышать. В этой глуши в любой миг жди чего хочешь», — успокаивает себя Меченый.
Михаил с Дамиром словно не видят его. Каждый день работают вместе дружной унылой парой. Они вдвоем чистили садки, потом запускали в них мальков.
Условники впервые увидели их. Крохотные рыбешки с икринкой на животе шустрили в воде, как искры. Они радовались простору, чистой гальке и воде. С жадностью набрасывались на первый корм — икру минтая. Любопытные, озорные, как дети, они проталкивались к сетке, чтобы узнать, а кто живет в другом садке. Иных, самых слабых, вынимали из сеток, чтобы течением воды не повредило Мальков.
— А почему у них икринка на пузе? — спрашивал Дамир Лиду.
— Это их питание, запас жизни. Пока не подрастут, икринка служит дополнительным кормом. Если повредится она, малек умрет.
— А на что тогда икра минтая?
— Она — подкормка, а своя икринка как материнское молоко. Без нее зачахнет.
— Выходит, она как тормозок мужику?
— Лопух! Какой еще тормозок? Они тебе что, работяги? Это ж «малина», только ихняя! Разуй зенки! Вишь, всякий кент со своим положняком, с долей! Этот садок — их предел, а вон и пахан! Зырь сюда! Во, какое у него брюхо! У всех отсосал змей! Еле шевелится. А вон и баруха, свои бандерши имеются! Гля, как перед паханом метут яйцами! — хохотал Влас и, указав на стайку мальков, сказал: — Эти уже разборку устроили, свой сходняк! Зырь, шкелета зажали в тусовке. Если он от них не сорвется, замокрят падлы! Им такое отмочить как два пальца обоссать! И никто за запретку не загонит, потому что все здесь есть, кроме лягавых и стукачей!
Влас оглядел обоих условников и пошел к женщинам, балагуря на ходу.
— Ну и банда проклюнулась, ботну вам, бабоньки! Не на халяву. С моих клешней в свет возникли. Я родные молоки подмешал, оттого эта зелень хоть нынче в «малине» пахать сможет! Сплошь шныри и стопоряги! С ними не соскучишься! — приобнял Анну. — Верно трехаю? — глянул бабе в лицо.
— Тебе проще! Сидишь в дизельной, мозоли на жопе натираешь, а нам растить и пестовать молодь. Пока она вырастет и окрепнет, не раз пот прольем, — вывернулась из-под руки Власа.
Тот усмехнулся:
— Приходи ко мне! Вместе мозоли станем набивать. Клянусь волей, не пожалеешь!
