Люди часто падают в снег. Подталкивают сани, а тут кобыла их сдернет, вот и летят в сугроб носом. Даже выругаться некогда.
— Хиляй, чувишка! Не стой, как лягавый в засаде. Ну, шевели трандой, старая задница! — теряет терпение Влас, но кляча уперлась, косит глазом на обочину, фыркает и ни с места.
Собаки лаем изошлись, скучились, но люди не видят и не слышат.
Вот Тузик подскочил к Димке, вцепился зубами в штанину, поволок к обочине с рыком. Золотарев подошел, глянул и заорал так, что Влас услышал:
— Стой! Нашли!
Сашка сидел рядом с сестрой, закрыв глаза. Казалось, они присели передохнуть. Лица обоих белые, как снег.
— Уснули?
— Замерзли! — вырвалось у Власа на отчаянии.
Он выхватил из снега Валентину, понес к саням, оседая в сугробах.
— Валька! Ну, одыбайся! Ты ж в гости ко мне обещалась! Иль посеяла? Я ждал тебя, глупая! Не тронул бы, не обидел! Чего ж не возникла? Иль побрезговала, мной? Не линяй от меня! Даже если есть у тебя кто-то, дыши с ним! Слышь? — охрип голос.
Он оттирал девушку снегом, не доверив ее никому. Дмитрий со Смирновым пытались привести в чувства Сашку, но тот не поддавался.
— Мать твою! Ожмурились! С концами откинулись оба! — закричал Влас, обезумев.
Дмитрий хлестал по щекам Сашку:
— Очнись, проснись же ты! Ведь не приезжий! Сколько буранов пережил? Как же я твоим старикам в глаза гляну?
— Эх! Единый выход посеяли! Теперь бы хоть по глотку водки им влить. Коль живы, вмиг дыхание сыщется! — вспомнил Меченый.
— Водки нет, а спирт имеется. На всякий случай взял! — достал Дмитрий маленькую бутылку. — Влас, открой ей рот!
Золотарев влил спирт осторожно, боялся, как бы и вовсе не убить Вальку. Знал, что та не выпивала никогда.
— Не трясись! Налей нормально, чего цедишь? — не выдержал Влас и, взяв у Золотарева спирт, влил с хороший глоток.
И чудо… Девчонка дернулась, закрутила головой, открыла рот в немом крике. Влас повернул ее лицом вниз:
— Теперь хоть блюй, хоть кашляй, дышать будешь! Это как два пальца…
С Сашкой справился Золотарев. Влил, не боясь, все ж мужчина! Тот, словно его судорогой свело, весь напрягся, лицо перекосила боль.
— Кормой кверху поверните, чтоб не задохнулся. Видать, спирт эти слабаки и не нюхали. Тоже мне — северяне! — смеялся Меченый, заметив, что Валентина пытается шевелиться. Он повернул ее на бок.
Она смотрела, не понимая, где она, что с ней.
— Одыбайся. Валюха-горюха! Чего средь дороги в пургу отдыхать села?
— Валя! Ну как ты? — подошел Михаил, но тут же подскочил от неожиданности.
За спиной кричал Сашка. Нестерпимо горело обожженное спиртом горло. Дышать стало больно. Влас, не спрашивая, снял с Золотарева шарф, обвязав нос и рот Сашки. Тот постепенно успокоился.
— Ну что? Домой их отвезем иль к нам? — размышлял вслух Золотарев.
— До поселка, а потом назад? Не лучше ли враз повернуть? — отозвался Влас.
— А родители? Их старики? Они с ума сойдут, не увидев своих! — не согласился Золотарев.
— Как думаешь, сколько тут до поселка? — спросил Михаил.
— Километра два, не больше…
— Туда, потом оттуда, хватит ли сил у нас?
— Чудак! Из поселка мы уже налегке поедем. А вот с ними до завода хорошо, если к ночи вернемся.
— Тогда решай сам. Пахань! Разрешаю!
— А чего мудрить? Давай Саньку в сани! — предложил Дмитрий.
Втроем они кое-как перетащили парня и, усадив рядом с сестрой, продолжили путь в поселок. В сани загнали собак, чтоб грели и не давали заснуть.
Теперь уже Влас не материл клячу. Время от времени подскакивал к саням взглянуть, как там Валюха. Он подмаргивал, но девушка не видела.
В поселок они въехали под восторженный лай собак. Здесь пурга не свирепствовала так жестоко, как на открытом месте. И кобыла сама тянула сани, бежала трусцой по расчищенной дороге, которую не успел перемести снег.
— Сюда сворачивай! — указала Валя Власу. — А теперь давайте ворота откроем! — попыталась встать на ноги, но не смогла.
Валю и Сашку завели в дом. Влас хотел уйти сразу, но девушка не отпустила:
— Оставайтесь! Куда вы? Позвоним на завод, скажем, что переждете пургу у нас. Не надо рисковать! — глянула на Дмитрия просяще.
— Конечно! Да и не отпустим мы вас! Вон дед уже конягу в сарай завел, закрыл ворота. Нет вам нынче пути. Ождите пургу в тепле. Дом у нас большой — места всем хватит! — радовалась мать спасенных.
— Вон телефон! Позвоните на завод!
— Нина! Это я! Да, из поселка! Конечно! Все в порядке. Не беспокойся. Я у них дома, предлагают пургу переждать. Тоже так думаю. Ну ты не тревожься. Чуть уляжется, сразу заявимся. Хорошо! Тогда спокойной ночи…
Дмитрий, наскоро поужинав, лег спать на теплой лежанке.
Сашка с отцом тут же пошел в баню. Валентина, выбрав им по венику, помогла матери убрать со стола и присела поговорить с Власом. Михаил, почувствовав себя лишним, подвинул Золотарева, прилег рядом, но долго не мог уснуть. Ворочался, вспоминая дорогу через пургу.
— Знаешь, Валь, пока ты там у нас вкалывала, суетилась, я не очень-то горел к тебе. А вот сегодня все понял. Дошло. Оттого и струхнул, когда увидел в сугробе. Белая, как из снега, неподвижная. Глаза закрыты. Как испугался, что потерял тебя насовсем, жить расхотелось. Поверишь? Дошло, что люблю!
— Влас, зачем такое? Наверное, на материке куча баб ждет?
— Никого нет. Была одна! Никем мне не стала. Даже на письмо не ответила, — рассказал о Лиле.
— Красивая история, но грустная. Одно мне непонятно: зачем она адрес дала, если знать не хотела?
— Любая баба — загадка. Я и сам не раз этот вопрос задавал себе, — сознался Влас.
— А кроме нее, разве никого нет?
— Что были, все забыли! Сколько лет прошло, кому нужно столько ждать?
— Ну, был бы смысл, — пожала плечами девушка.
— Валюха, ты о чем? Не веришь мне?
— Смешной! Ведь я тоже обожглась. Еще как! — глянула в глаза и сказала жестко: — Потому теперь никому не верю…
— Погоди, а я при чем?
— Ну, сколько тебя знаю? Совсем недолго, а его — с самого детства. С детского сада! В школе вместе учились. Он на год старше меня. Дружить стали с третьего класса. Он был в четвертом. Когда закончил восьмой, в любви объяснился. Все уже знали, что мы встречаемся: и в школе, и родители. Сколько мы с ним мечтали, фантазировали, строили замки нашей будущей жизни. Из него получился бы хороший сказочник, но я тогда и правда дурочкой была. Каждому слову верила, потому что любила.
