— А шкура где? Господи! Я ж на ней медвежью шкуру проветривала. Всю вычистила, вычесала, — заплакала баба. — Ну надо ж! Что за улица? Ничего не оставь, все сопрут, сволочи! — причитала, воя.
— Сама дура и растрепа! Кто такую вещь во дворе без присмотра оставляет? — цыкнул муж и осмотрелся по сторонам: — Кто ж спереть мог? Бомжи? Но они теперь по дачам шарят. В городе их не видно. А если свои — с улицы, то цыгане. Надо вызвать милицию. У них собаки есть, — пошел в дом.
Катерина мыла двор из шланга, когда к ней подошла Марина:
— Не видела чужих возле нашего дома?
— Нет, покуда я тут, только цыган Степка пробегал, больше никого не приметила. А что случилось?
— Украли медвежью шкуру, прямо со двора! — пожаловалась Марина.
— Вот нехристи! Вовсе совесть потеряли! — отозвалась Катерина сочувственно.
— Иди в дом, скоро милиция приедет с собакой! Хоть и не очень им верю, но все ж, — позвал на всякий случай.
…Овчарка, покрутившись возле раскладушки, побежала к кусту смородины. Расчихалась, обмочила его сверху донизу. Подошла к забору. В это время внуки Петровича вышли на крыльцо, изумленно уставились на ищейку и милиционера. А овчарка, толкнув калитку носом, пошла к машине и сунула носом в багажник, залаяла требовательно.
— Чья машина? — спросил оперативник.
— Наша! — ответил старший внук Петровича.
— Откройте багажник!
— Зачем? Там ничего нет!
— Вы уверены?
— Само собой! Машина часов пять простояла закрытой. Теперь вот собрались поехать, — говорил младший внук.
— Да нет! Они не могли это сделать! — сказала Марина уверенно.
— Тем более! Пусть покажут багажник и едут, куда им надо! — глянул на парней оперативник.
Старший внук лениво снял ключи с пальца. Усмехаясь, подошел к багажнику. Тут и Андрей подоспел. Любопытство верх взяло.
Едва приоткрылась крышка, все увидели свернутую в рулон шкуру.
— Она? — спросил оперативник Андрея.
— Да, — ответил в один голос с Маринкой и ненавидяще оглядел соседей.
— Откуда она здесь взялась? — изумлялись парни.
— Козлы! Сволочи вонючие! А я еще помогал нам! Откуда шкура? Кто цветы у Васьки пооборвал? Теперь, коль даром сошло, всех подчистую трясти решили? Скоты! Ворюги! — орал Андрей пне себя от ярости.
— Не брали, не знаем ничего! Честное слово, даже не видели никогда! Зачем она нам? — оправдывались парни.
— Заявление напишите! — просил оперативник Андрея и указал парням на милицейскую машину: — Вам туда! Живо!
От калитки, спотыкаясь о каждый камешек, бежал задыхаясь Петрович. Узнав, в чем дело, весь побагровел:
— Андрюха! Неужели моих ребят сдашь в милицию? Иль сами не сможем разобраться по-соседски?
Я уже разобрался. Вон они — твои хорьки! Вчера Ваську ощипали, сегодня — меня! Завтра чья очередь? Руки им отрубить надо! Наплодили гадов! Шагу из дома не сделай!
Так ведь дома была! И сумели ж вот так! Еще пяток минут, увезли б и пропили! — поддержала мужа Маринка.
Кого пропили? Мы и не видели ее! На черта она нам сдалась? — вспылил старший.
— Давайте к делу! Пишите заявление! — требовал оперативник.
— Ну, не здесь на улице! — пошел в дом Андрей. За ним Петрович, оперативник, Маринка.
Васька ждал, чем все закончится. Он спустился с чердака, вышел во двор, оттуда хорошо слышно, о чем говорят на крыльце соседи.
— Не брали они шкуру! — убеждал Петрович.
— Она сама к ним в багажник сиганула!
— Не могли они ее взять. Ну цветы у Васьки для девок сорвали. А ты Маринке не приносил букеты из чужих палисадников?
— Где цветы, где шкура? Это уже воровство!
— Послушай, Андрей, ты моих пацанов с мальцов знаешь. Сколько помогали вам. И тебе тоже! Неужель озвереешь? Ведь нам в соседях жить и дальше! Как друг на друга смотреть станем? — не отставал Петрович.
— Это твоя забота! Мне стыдиться нечего!
— За облезлую шкуру пацанов губишь! Жизни им коверкаешь. Заявленье строчишь! А ведь они твою бабку от верной погибели спасли. На руках принесли, когда на гололеде расшиблась. От самого магазина перли старую. Неотложку вызвали. Спасли. А ты их в камеру? Эх, Анд- рюха!
— Ладно! Хватит зудеть под ухом! Ступайте все! Никакого заявленья! Отпустите козлов! Но чтоб никто из вас ко мне ни ногой! Ни во двор, ни в дом! Чтоб я вас, гадов, до смерти в глаза не видел! Понял? Вон из моего дома! — орал Андрей и наотрез отказался писать заявленье, несмотря на настойчивые уговоры оперативника.
Василий ликовал. Удалось! Он добился всего, чего хотел, и теперь рассказывал Катерине об окончании его заварушки.
— Ну, а что б ты сделал, если бы их взяли в лягашку? — спросила баба.
— А ничего! Им не мешало проветрить мозги за пятнадцать суток. Больше не дали б! Не поймали их за руку на продаже шкуры. А дома — не повесили б!
— Не-ет, ну я представляю, что с ними было, когда увидели медведя в багажнике! — рассмеялась Катерина.
— Челюсти отвесили! Чего еще? Младший аж заголосил. А старший — матом! Своим глазам не поверил. Зато и Андрюха им нынче порог воспретил. Навеки повздорили, враги до гроба!
— Умный ты у меня! — похвалила Катька мужа, добавив: — Тебя хоть нынче в президенты…
Васька громко рассмеялся, покрутил у виска:
— Чего я тебе плохого сделал? Мне что? Иль жизнь надоела? Там же пакости утворяют всем без разбору. Я лишь за шкоду! Эдакое прощается, — обиделся на жену.
Шли дни, недели. На улице тишина стояла. Не крутили музыку внуки Петровича. Не показывались во дворе. Слух о воровстве шкуры облетел всех соседей, какие проходили мимо, отворачивались от дома и демонстративно не здоровались с Петровичем, одиноко курившим на скамейке возле калитки. Его перестали замечать, и старик болезненно переживал случившееся. После недели соседского бойкота нервы человека сдали, он ушел в дом и захворал.
Не выходил на крыльцо Андрей. Приноровился пить кофе дома. Даже окна перестал открывать. Его дочери и жена молча копались в огороде. И теперь даже белье сушили в сарае или на чердаке. И сторону соседей не оглядывались. Все помнили обиду. Она пролегла между людьми глубокой пропастью, в какую никто не решался заглянуть. А перебросить через нее мост никто не хотел.
Сколько длилась бы эта размолвка? Но… Внезапно среди ночи раздался стук в окно. И знакомый, усталый голос сказал:
— Пап! Открой! Это мы!
Катерина, как была в ночной рубашке, так и побежала открывать двери. Спотыкаясь о чемоданы, бросилась к сыну:
— Игорешка! Сынок! Зайчик мой! Приехал, ненаглядный! — сдавила сына в объятиях. Тут и Васька подоспел в исподнем. Понял, сына из рук жены не отнять. Вспомнил о своем виде, приметив невестку. Сконфузился. Задом попятился в дом, оделся наспех. Сын с невесткой уже разговаривали с Катериной в кухне:
