Ходит грустный медведь,
Бродит грустный медведь,
отчего грустит медведь?
Рано начал он седеть!
Эх, рано.
Никто его травинкой не щекочет, Никто не хочет так, как он захочет, И вот идет один домой
Без шарфа, с непокрытой головой…
Яровой, улыбнувшись, прошел в салон самолета, а вдогонку ему еще неслись обрывки песни.
Веселятся. А завтра захватит их тай га в колючие лапы свои. Стиснет накрепко. И вот тогда не до смеха будет. Но эти выстоят. Выдержат все. Умеющий смеяться, не смеет плакать…
Яровой смотрел в иллюминатор. Как осторожно идет самолет к взлетной полосе, к старту. Каждую песчинку ощупывает. Не торопится. Но вот приостановился, словно задумавшись. И вот загудел. Будто набрав полные легкие воздуха, сделал рывок, помчался по прямой. И взмыл вверх. У людей не всегда так получается. Бывают срывы. Случаются и падения. Не все выдерживают высоту…
Шли часы. Под крылом самолета проплывали горы, реки. Синие, чистые, как глаза ребятишек. Их сменяли поля с еще не везде запаханными траншеями; темные в эту пору, будто обугленные, леса. И опять леса. Но уже строительные. Яркими заплатками по всей россыпи городов и поселков прикрыли они заживающие раны-руины.
…Москва встретила особой подтянутостью, сохранившейся после сравнительно недавней военной выправки. Чашка обжигающего чая и бутерброд на ходу, пересадка из Домодедово во Внуково — на бегу и… Самолет берет курс на Магадан.
Рядом с Яровым сидел старик. Лицо у него в красных прожилках, губы в ленточку, нос сизый, будто обмороженный. Подбородок кирпичом вперед выпирает. Глаза — как оловянные шарики. Старик потирал жесткие руки. Ожидающе поглядывал на стюардессу. Та поняла:
— Сейчас будем обедать. Приготовьте столики.
Сосед засуетился. Снял шапку. Расстегнул меховое пальто, достал из внутреннего кармана «мерзавчик» — стограммовую бутылочку с водкой, сковырнул картонную пробку, булькнув, опустошил. Немигающе уставился на дверь, за которую ушла стюардесса.
Поев, старик подобрел. Заговаривать с Яровым начал.
— Ты откуда к нам летишь, этак налегке?
— С юга.
— А зачем?
— По делам.
— Надолго?
— Пока не знаю.
— Если на заработки, то давай ко мне. На прииск. Золотишка у нас хватает. Три куска чистыми будешь иметь. А там — северные надбавки к зарплате. Тоже приварок. Соглашайся. Робу получишь. Теплую. А то в твоей одеже недолго и дуба врезать. Так и просись: в бригаду, мол, к Сан Санычу. Ко мне, значит.
— На вашем участке много бывших заключенных работает?
— Есть, а то как же! Но фартовых — ни одного. Воров на прииск не пускают. Нельзя. Вот сейчас мы прилетим и поедем в гостиницу. Отдохнуть надо. Выспаться. Поесть. Потом и в город можно выйти. Он у нас особый. Не всем приезжим, правда, нравится. А мы его своими руками строили. Каждый дом, что дитя родное, дорог. У Магадана две истории. Одна довоенная, другая нынешняя. Но они, как два рукава одной рубашки.
— Интересно…
— А ты посмотри в иллюминатор. Вниз. Видишь, это уже Колыма. Наша, сторонка. Вся в снегу. По горло. Мороз такой, что кровь леденеет в жилах. Зимой на охоту ходить нельзя. Ружье не выдерживает. Нажмешь на спусковой крючок, а курок так медленно идет. По бойку не ударит, как положено, а только тюкнет. И выстрела не получается. Смазка замерзает. Заяц сидит и будто смеется, гад. Звери и те знают, что зимой им хорошо. Никто не убьет. Но зато и красива наша Колыма. Уж зима — так зима? Снегу — по крыши. Пурга — так такая, что идти можно лишь по канату. Реки — так реки: рыбу шапкой можно ловить. Зверь— непуганный. Куропатки пешком ходят. Лисы, зайцы — только успевай ставить капканы. А сколько ягод! Усыпано…
— А это что? — Яровой указал на узкую ленточку, тонувшую в глубоких снегах.
— О! Это трасса! Колымская трасса. Дорога жизни. Трасса… Яровой сколько слышал о ней! А она всего-то узенькая змейка в снегу. Карабкается на сугробы, сползает вниз, зарывается в снег. Безлюдная? Нет. Внимательно всмотревшись, Яровой увидел маленькие точки — машины, что торопятся куда-то.
— Вы, Сан Саныч, в Магадане работаете?
— Да что ты! В Сеймчане. А до того в Сусумане вкалывал. Слышал про этот город? Он на Колыме построен. Это по трассе ехать надо. Не так далеко…
— Товарищи пассажиры, наш самолет идет на посадку в аэропорту города Магадана, — прозвенел в динамике голос бортпроводницы.
— Вот и приехали. Ну, так ты со мной? — спросил сосед.
— Нет, Сан Саныч, у меня забот много здесь. Вряд ли получится…
— Адресок возьми на всякий случай, — торопливо царапал на бумажке сосед.
Самолет уже бежал по бетонному покрытию. За иллюминатором мелькали горбуньи-березки, увязшие в снегу, белые-белые сугробы.
— Добро пожаловать на магаданскую землю, — попрощалась стюардесса. В открытую дверь самолета рванулся холодный ветер. Присвистнув, загулял по салону.
— Сколько километров до города? — спросил Яровой у попутчика.
— Тридцать шесть.
Аркадий, спустился по трапу. Ветер подхватил полу плаща, затрепал ее. Холод подкрался тут же. Яровой заспешил к аэропорту. Ботинки проваливались в снег. Ветер дул в лицо, мешал смотреть. В продрогшем зале люди разных возрастов сидели на скамьях, стульях, подоконниках.
Колыма… Она научила ждать долгими часами, а порою и сутками. Прихода самолета. Поездов здесь нет. О них тут не знают. Колымская трасса да самолет. Да и те доступны лишь по хорошей погоде. А сейчас начиналась пурга. Она лизала аэродром, сугробы. Словно хотела убаюкать целый свет. Небо серело, хмурилось. Но вот подошел автобус, и Яровой вместе с другими пассажирами кое-как протиснулся в дверь. Автобус, покашливая на выбоинах, не торопился, но вот, свернув, выехал на широкую ровную, как стрела, дорогу.
Первая пригоршня снега рассыпалась на лобовом стекле. За ней вторая, третья. Шофер включил «дворники». Руки неистово вцепились в «баранку». А пурга уже вовсю заплясала вокруг автобуса. Завизжала, засмеялась, заплакала. Трасса еле проглядывалась в лобовое стекло. По бокам автобуса крутилось сплошное снежное месиво. Казалось, что в этой кутерьме машина перевернулась кверху колесами и едет на спине пурги. Где земля, где небо? Ничего нельзя понять. Как не разобрать слов в чертыханьях шофера. В зеркало видно: нависли на его бровях крупные капли пота. Глаза смотрят в одну точку. Как важно не сбиться с трассы и не заблудиться в пурге! Земля и небо встали на дыбы. Словно повздорили меж собой и схватились, как два исполина. Вокруг потемнело. Все гудит. Зажженные фары выхватывают из темноты взбесившийся снег. Дорогу не видно. Приходится ехать наугад, ощупью. Но это значит самому себя отдать в лапы пурги. Одному бы ладно, не велик урон. Но вот они, шофер оглядывается назад, смотрит на пассажиров, — их надо довезти…
