— Но Бондарев этим не пренебрегал, имел «сук»! И немало!
— В этом наши убеждения с ним расходились. Но только в этом!
— А не слишком ли серьезны были расхождения?
— Возможно! Но я об этом пока не задумывался. Да и к чему теперь! Игоря нет. Он умер. А о покойниках не надо говорить худое. Все ошибки с ним ушли, — опустил голову начальник лагеря.
— Скажите, как вы проверили своего Степана? Его искренность? Может, он просто моральный багаж себе зарабатывает? И «двойное дно» имеет? — пересел поближе к Виктору Федоровичу Яровой.
— Был случай.
— Расскажите.
— Подрались тут зэки однажды. Все вверх ногами в бараке поставили. Нары в щепки. Морды в лепешку. Жутко было смотреть. Вошел я и кровь застыла. Спросил, в чем дело? Молчат. Тогда решил подозрительных в шизо отправить. Тех, кто по прежним заварухам отличился. Смотрю, Степан в барак вошел. «Бугра» о чем-то по фене
[18]
спросил. Тот еле языком ворочает. «Президент» ко мне. Ну и говорит: «Отпусти мужиков. Невиновных взад. Я сам с ними разберусь», — начальник рассмеялся воспоминаниям и добавил: — И верно. Разобрался. И наказал драчунов сам. Работой. Ты же знаешь, что «воры в законе» не любят трудиться. Так он их приручил. Сам. Хотя и «президент». Всю неделю сверхурочно бараки утепляли к зиме. Мы диву давались. Все участники драки работали. А зачинщика еще и дополнительно наказал. Два часа тот на мнимой стреме стоял. А дело было летом. Комаров тучи. А на стреме пошевельнуться нельзя. Запрещается. Вот и вернулся он в барак: морда — хуже, чем после драки. Опухла — глаз не видно. Вызвал я Степана. Хотел его наказать за издевательство над человеком, а он мне и говорит: «Наказывайте! Воля ваша. Только если я такое прощу, завтра вы мучиться будете».
— А что произошло? — не выдержал Яровой.
— Картежники передрались…
— Почему драка завязалась?
— Эти двое новички были. Соблазнили еще двоих. А остальные пришли и накрыли. Сначала только четырех били. Потом друг друга, как в бараке бывает. Кто-то кого-то толкнул, пнул. Все с мелочей. Но теперь я с этим беды не знаю. Степан не допускает. У него друга в карты проиграли. Зарезали. С тех пор видеть не может картежников.
— Повезло вам с президентом?
— Так ведь «президентство»— это просто дань традиции. По сути он просто бригадир зоны. Я с ними все время нахожусь. Квартиры мне, как холостяку, не дают. Вот и торчу тут сутками. От нормальных людей отвык. Все с этими. Допоздна говорю с ними в бараках. С каждым. На любую тему. На работе — я снова среди них. И так целыми днями. Вызвали как-то в Магадан для отчета. Ну и говорят — отдохни, мол, показатели у тебя хорошие. Имеешь полное право. А я на третий день взвыл. Не хватает мне моих мужиков. Ну хоть пешком беги! А тут непогодь держит. Отсутствие транспорта. Я чуть с ума не сошел от безделья. Сущее наказание, а не поездка. Когда подлетать к Певеку стали, — в горле комок от радости. И они… Тоже обрадовались. Письма суют. Показывают.
— У одного— первый внук родился. А дед здесь… Эх, горе. Слезу с кулак величиной льет. Другой хвалится — семье квартиру дали. У третьего— дочь институт закончила. Слушаю я, а руки дрожат. Обнять их хочется. Мужиков моих. Ведь заботы-то их одолевали человеческие. Такие же, как у нас с вами. Чистые! И ночами они им тоже спать не дают. Вот говорят, что у настоящих воров нет семей. Не положено, мол, по воровскому «закону». Но не у всех же так! Знаешь, иные и вправду бывают гнусными. Но ведь и это — человек. Лепи из него — покуда стариком не стал!
— Да, но вот моего Скальпа тоже лепили. Ан ничего из этого не получилось. Осечка! Вот вам и тот же человеческий материал! — возразил Яровой.
— Видите ли, это — «сука». А они сплошь на корню испорченные. Кстати, забыл вам сказать, что Степан сегодня кентов пришлет. Какие с этим Авангардом сидели. Помнят и знают его хорошо.
— Спасибо ему передай те.
— Да! А вы знаете, что он мне сказал? — прищурился Виктор Федорович.
— Что же?
— У него на этого Скальпа свои обиды. И «президенту» Авангард сумел напакостить. Именно потому сам хотел счеты свести. По выходу из лагеря. Но сказал, что как «президент» не хотел признаться. А как свидетель имеет право не давать о себе этих показаний, — Виктор Федорович рассмеялся.
— Неплохо подкован ваш Степан! Далеко не каждый юрист знает особенности прав свидетеля, — покачал головой Яровой.
— Права они хорошо знают…
— Да, это понятно…
— Кстати, кенты, каких «президент» пришлет, будут говорить то, что они знают. Но их слова могут расходиться с мнением п выводами Степана. Сами понимаете, все люди разные. Сколько нас— столько восприятий, мнений, — говорил Виктор Федорович.
— Если бы было иначе— это меня в данном случае только насторожило бы… А через полчаса в дверь постучали.
— Войдите! — не повернул голову начальник лагеря. В кабинет пошли три зэка. Они нерешительно мялись у порога.
— Проходите. Чего стали.
— Нам Степан объявил: всем, кто помнит Скальпа — к вам прий ти, — гудел морщинистый седоголовый дед.
— Напутал ты, Лукич! К гражданину следователю мы, — перебил его второй визглявым бабьим голосом.
— Помолчи, Семен, — оборвал его Лукич.
Третий угрюмо глянул на всех. Причесал пятерней лохматую голову, прошел к табурету, на котором сидел до этого «президент».
— Я прошу остаться одного, ну пусть это будете вы, — указал Яровой на сидевшего у окна зэка. — А когда я с ним закончу разговор, он позовет вас, Семен. Потом вы, — глянул Яровой на Лукича. Лукич и Семен молча вышли. Зэк подвинулся ближе. Внимательно смотрел на Ярового. На листки протокола допроса.
— Вы знали кого-либо из этих? — показал Яровой несколько фото.
— Знал. Вот этого, — взял человек фото Скальпа.
— Что вы о нем знаете?
— Сволочь он.
— Расскажите все, что помните, — попросил его Яровой.
— Сел он до войны. Бондарев был в то время начальником лагеря. Не знаю за что, но только опосля он этого Скальпа, как я отмычку, шибко берег. Глаз с него не спускал. Определит в какой барак — велит чтоб нары ему дали посередке, где теплее. Навроде Скальп — человек, остальные — говно.
— С кем здесь Авангард поддерживал хорошие отношения?
— Из зэков?
— Да.
— С Клещом. Только напослед разругались. И Скальп его заложил. Клещ — деловой. А этому «суке» работа у него нашлась. Сбывал кое-что вольным. Вернее, обменивал. Для Клеща. Ну и для себя частично. Даром кто станет рисковать. А харчи им посытнее шли. Вольные на побрякушки падкие.
— А кому сбывал?
