У склада старик с окладистой, смерзшейся в сосульки бородой деловито порог ремонтировал. Доску к доске подгонял. Будто не в лагере, а в своей избе хозяйничал. Вон как топор играет! И порог получился на загляденье. А старик, окинув его взглядом, подобрал щепки. Все до одной на кухню понес. Там на растопку пригодятся…
А двое других дрова пилят. Лица горят. Из-под шапок пот глаза заливает. Старики торопятся. Еще бы! Разве успеешь за третьим? Нон как дрова рубит, будто рисует ровные поленья. Складывает их под стреху крыши, чтоб не замочило. И все поторапливает тех двоих, чтоб живее шевелились. А сам знай себе топором звенькает. Вроде не вором был всю жизнь. А лесорубом. Ишь, как четко комли видит! Ни одного лишнего движения.
Старики телогрейки расстегнули. Жарко.
— Эх, дома скоро уже сирень, черемуха, каштаны зацветут, — издыхает один.
— Меньше надо было «жареные каштаны» таскать, а то и меня подбил, — ругнулся второй.
— А ну, заткнитесь! Или опять от Степана получите соли. Вкалывайте теперь!
Яровой проходит мимо стариков. Идет по территории. Возле бараков дневальные снег откидывают. Телогрейки в снегу валяются, спины парят. Люди не разгибаются. Степан вечером все проверит. Со всех спросит. Он порядок любит. Из бараков в открытые настежь для проветривания двери видны вымытые выскобленные полы. Убранные нары.
Около кухни старый дедок, как сухой сучок, воду из бочки носит. Аккуратно. Боится хоть каплю пролить. Вон как бережно недра берет! Такому бы внуков растить. За садом доглядывать. Греться на солнышке. Учить мальчишек уму-разуму. Ан сам под старость лет не по-людски живет. Все годы пожилые не на то истратил. Может, оттого и слезятся теперь глаза? А может, блескучее солнце свое делает? Но нет! Не от того. Нет внуков! Нет их! Нет детей! Нет дома! Нет сада! Ничего нет. И жизни — тоже нет!..
А вон из барака песня слышится. Кто это? Яровой заглядывает. Забинтованная голова зэка, это он с «козлов» упал, столовую красил, чуть приподнята. Скучно одному ему. Вот и развлекает сам себя. Как может. Поет, что на ум взбрело:
Перебиты, поломаны крылья,
Тихой болью мне душу свело. Кокаином — отравленной пылью
Все дороги мои замело.
Я иду и бреду, спотыкаясь,
И не знаю, куда я иду?
Ах, зачем моя участь такая?
Кто накликал мне злую судьбу…
Завидев Ярового, зэк оборвал песню. И вдруг, прищелкивая мальцами, опять запел фистулой:
Как на Дерибасовской — угол Ришельевской
В десять часов вечера разнеслася весть.
Как у нашей бабушки, бабушки-старушки
Шестеро налетчиков отняли честь.
Гоп- цоп-перверцоп! Бабушка здорова!
Гоп- цоп-перверцоп! Кушает компот.
Гоп-цоп-перверцоп! И мечтает снова,
Эх! Гоп-цоп-перверцоп! Пережить налет…
— Тьфу ты, черт! — пошел Яровой, смеясь. И, пройдя несколько шагов, увидел идущего навстречу «президента». Тот широко улыбался.
— Повезло мне, а то я уже не знал, как вам дать знать…
— А что хотел? — удивился Яровой.
— Поговорить надо.
— О чем?
Степан замялся. Потом выдохнул:
— О том же. О чем говорили.
— Я готов, — согласился Яровой.
— Сейчас не стоит…
— Почему же?!
— Это нельзя быстро. Разговор за несколько минут не сможем! провести. А у меня сейчас времени в обрез, — признался «президент».
— Тогда давайте вечером. После работы, — предложил следователь.
— После работы… Вот беда! Не знаю. Мне сегодня надо работы на неделю вперед обговорить. Это как раз до отбоя. Может завтра?
— Давайте. Утром? К вам на кузню? — предложил Аркадий.
— Нет. Там подручный. При нем нельзя.
— Ну, вечером.
— Опять дело. Завтра баня.
— Ну как же быть? — спросил Яровой.
— Вам нельзя уезжать, не поговорив со мной, — заторопился «президент».
— Назначьте время, — предложил Аркадий.
— Хорошо. Я сам приду, как только чуть выберусь. Постараюсь сегодня или завтра. Запомните мой условный знак…
— Зачем. Об этом разговоре начальник не должен знать. Я прошу вас… И о встрече, и об этом разговоре. Ничего. Так надо. Я объясню… Все объясню. Договорились?
— Согласен.
— Как только попрошу у вас сигареты, это значит, что я прошу встречу.
— А где увидимся?
— Пусть вас не обидит— в бане. Там я полный хозяин и нас никто не услышит.
— Хорошо, — согласился Яровой. И, немало удивившись неожиданному разговору с «президентом», медленно повернул назад. Решил вернуться в кабинет Виктора Федоровича.
Он шел задумавшись. И вдруг услышал:
— Аркадий Федорович?
Следователь огляделся.
— Товарищ Яровой!
Начальник лагеря звал его, просил поторопиться. Следователь ускорил шаги.
— Что случилось?
— Сегодня из отпуска, как на счастье, вернулся начальник роты охраны.
— Ну и что?
— Так он здесь с тридцать шестого года работает. Всех знает. Может и этого помнит, Скальпа?
— Конечно, должен знать, — обрадовался Аркадий.
— Сейчас я узнаю, может, он уже в лагере, — заторопился Виктор Федорович в кабинет к телефону и стал торопливо набирать номер. Поговорив, он повернулся к Яровому. — Нет. Задерживается в Певеке. Лишь завтра вечером будет. Но вам надо поговорить.
— Я дождусь его, — успокоил начальника Яровой.
— Кстати, сегодня у нас кино будет… Пойдете?
— Нет!
— А зря! Две серии…
— Тем более не пойду.
— Почему так?
— Не люблю видеть конец в начале, — улыбнулся Яровой.
— Не понял, — растерялся начальник лагеря.
— Видите ли, многие фильмы, которые растянуты на две серии, хромают одним недостатком. Финал фильма становится понятен на первых же десяти минутах. Вот бы в следствии…
— Я, вы уж извините, схожу. Четыре месяца мы без кино оставались. Теперь наверстывать будем, — довольно потирал руки Виктор Федорович.
— Сходите. Все ж какое-то разнообразие.
— Вы сходите в библиотеку, может, что интересное най дете.
— Не то время. Не до книг.
— Может, прислать кого, чтоб не скучали? У нас интересные рассказчики имеются. О «малинах» времен нэпа. Познавательно.
