Его рубашки всегда были чистыми, накрахмаленными. И решил Цапля завязать с «малиной», уйти в откол навсегда, жить с семьей, где его восприняли и признали своим.
В тот день, когда фартовые завязли в притоне вместе с Дядей, Цапля поспешил домой. Из общака, который тащил он в чемодане, стянул фартовый пяток пачек сотенных. С такими деньгами по притонам не таскаются. И законник, сунув деньги под матрац, дышал спокойно.
Его исчезновение кенты приметили не сразу. Когда их везли в воронке. И поняли, что баба спасла Цаплю от горя, от тюрьмы, очередной ходки. Да и баба ли? Может, сама любовь? А значит, верно, что она творит чудеса.
Фартовые не ругали кента. Порадовались, что остался на воле. И когда за ними, скрежеща, закрылись железные ворота тюрьмы, иные из законников пожелали Цапле не загреметь сюда.
Конечно, знай они, что стянул их кент из общака часть денег, разразились бы черными проклятьями.
А Дядя теперь тоже не знал бы кого подозревать. Кентов не спросишь, засыпались. А свидеться придется ли когда-нибудь?..
Аркадий Федорович Яровой к этому времени уже направил в суд материалы дела на Крысу и Шнобеля. Эти фартовые на очной ставке готовы были вцепиться в горло друг другу. Не скрывали ненависти к Дяде. Винили его во всех бедах.
Когда милиция привезла в тюрьму целую машину законников, работавший в хозобслуге ростовский вор даже ахнул. И сказал громко:
— Не иначе, как ихний пахан ссучился. Нет, я с такой падлой на фарт не пошел бы. Западло: хозяин-курва! Сам где-то кайфует, а фартовые попухли. С добра ли такое?…
Сказанное было услышано и законники задумались. Прошлого не вернуть. Это верно. Но почему все «малины» посыпались, а Дядя на воле? Такого не было при Берендее. Тот всегда ходил на крупные дела с кентами. Не было в городе «малин», не признавших Берендея. На него никто не рисковал открыть хайло, либо поднять руку. Берендей никогда не давал к этому повода.
Берендей лишь два раза за все годы собирал сходки. Да и то не для наказания фартовых.
Берендей никому не грозил и ни на кого не кричал. Считал, что крик — удел баб и слабаков. А таких он в «малинах» не держал.
Случалось, и при нем сыпались кенты, откидывали копыта по кипежу. Но никогда милиция не могла загрести сразу столько матерых воров.
Помнили кенты, Берендей не раз организовывал им побег до суда или сразу после него.
Рисковал… А вся жизнь фартовых — риск.
Берендей дорожил каждым кентом и никого, никогда не вы
водил из закона. Помогал гревом каждому попавшему в неволю. Дядя об этом забывал.
Берендей знал: фартовых нельзя бить. Нельзя материть. Не прощают они и угроз. Дядя с этим не считался.
Берендей был паханом всего Южного Сахалина. Дядю признали лишь несколько «малин» города.
Берендея ждали с нетерпением. Все. Даже Цапля. Об этом говорилось постоянно. Всегда. Дядя был на правах временного пахана.
Фартовые, уже сидя в камере, долго говорили об этом.
Дядя тоже понимал, что неудачи последнего времени не пройдут ему даром. Ведь со дня на день должен вернуться из ходки Берендей. К его приезду надо слепить хоть пару «малин». Да где взять фартовых, воров в законе, если кругом одна шпана?
Пахан наведывался к сезонникам, которые приезжали с материка подзаработать на рытье шурфов у геологов. Проговорил с мужиками до ночи.
Были в той пестрой компании двое бывших фартовых. По татуировкам их Дядя признал. Сами век бы не признались.
Один даже в Певеке срок отбывал. Десять долгих лет. Но тот мужик вернуться в «малину» не захотел. Сказал, что на Северах удачу свою отморозил. С тех пор завязал с прошлым напрочь.
Кем он был, с кем фартовал, не захотел рассказать. Матюгнул Дядю за то, что в душу лезет, не спросясь, и вернулся к остальным мужикам. Сказав на прощанье, что фартовые гребут много, да живут мало. А ему нынче детей кормить надо.
Второй о себе ни слова не выдавил. Татуировки ему в Усть-Камчатске накололи щедро. Дяде такой «почерк» был знаком. Значит, человек на воле паханил. Но почему отошел от воров, как уцелел от мести воровской? Дядя этого так и не узнал.
Молчаливый собеседник долго слушал пахана. Иногда в глазах его загорался знакомый огонек. Мужик дрожал от услышанного. Соблазнительно. Но… Что-то мешало, словно гирей висело на шее, не давая распрямить ее. И через минуты брал себя в руки мужик. Успокаивался. Не дергался. А к концу дядиного монолога совсем охладел к теме. Стал гнусно зевать, почесывать в волосатой груди грязными, заскорузлыми ногтями, как скребком.
Дядю это стало раздражать. Он психанул и, смерив откольника презрительным взглядом, ушел в город. Не повезло. «Но ведь так случается не всегда», — успокаивал себя Дядя, неторопливо проходя по улице. И вдруг… Нет. Не показалось.
Дядя заторопился. Скорее, чтоб не потерять из виду. Господи, да откуда такая пропасть народу? Зачем они все сюда пришли? Что им здесь нужно?
— Пропустите, — расталкивал пахан плечами нахлынувшую толпу. А она отталкивала его, несла на плечах и локтях то к выходу из магазина, то к кассе, то к прилавку.
Дядя был готов взреветь от злобы. Хоть бы не потерять из вида…
Цапля, ничего не подозревая, загружал в авоську свертки. Прижавшись спиной к стене, он не видел рвущегося к нему Дядю.
Цапля уже уложил все свертки в авоську и пошел к выходу, подхваченный толпой. У самых дверей лицом к лицу столкнулся с Дядей.
Цапля растерялся. Из сетки торчала груда пакетов, свертков. Пахан глянул на непривычную для фартовых ношу, криво усмехнулся. Приметил чистую одежду на законнике:
— Прибарахлился, теперь кайфовать хиляешь? У бабы шестеркой заделался?
— Вали за магазин, — едва успел предложить Цапля, как поток людей, подхватив, выдавил обоих из магазина. На улице воры едва перевели дух.
Цапля оправился от смущения, был спокоен. Предложил первым:
— Прошвырнемся малость. Вон за тем углом потрехаем, — и, нырнув в карман брюк, впервые не обнаружил ножа. Ивановна перестаралась…
Дядя шел рядом, искоса поглядывая на Цаплю.
«Ишь, небось, за перо вцепился, падла гнилая. Всадит теперь в спину и весь треп заглохнет на том. Верно знает, что кенты засыпались. Но как он сам слинял?» — недоумевал пахан.
«Руку из кармана не вытащу. Пусть ссыт, падлюка. Я ему устрою гоп со свистом», — решил Цапля.
Когда фартовые свернули в пустынный двор, Цапля, не дав опомниться Дяде, сразу взял его на «арапа».
— Какого рожна пасешь меня по пятам? Фартовых просрал, «малины» завалил. На хрен я тебя паханом считал? Не было у нас такого хозяина, кой в притоне тыкву теряет. Не пахан ты мне. Отваливаю я в другую «малину». До Берендея…
— В какую «малину»? Не темни! Не слепой! Накрыл я тебя. Отмазаться хочешь. А хрен тебе! Не казачок, чтоб вольно шастать. Опаскудился! Как слинял от кентов? — решил прощупать Дядя, знает ли Цапля о провале.
