Бледная перепуганная насмерть женщина, увидев Григория, девчонкой на шее повисла:
— Родной мой! Жив. Целехонек. Где ж тебя всю ночь носило?
Войдя в комнату, велел запереть дверь. И, усадив перед собой Анну, Дядя впервые заговорил с нею уверенно:
— Должок я взыскал с одного прохвоста. Давний. Он мне с десяток лет был обязан. Теперь у нас куча денег. Вот гляди. Но о том молчок, толпе, сама знаешь, не объяснишь. Всякие слухи пойдут, — вытаскивал Дядя деньги.
Анна смотрела на них, на мужа, все больше бледнея, сжавшись в комок обиженным ребенком. Подбородок ее дрожал.
— Ты чего, дуреха?
— Гриш, ты брешешь. Не надо мне этого. Кто ж долги через десять лет возвращает? Да еще так много. Мне соседка трояк и то уж два месяца не отдает. Напоминать надоело. А тут — тыщи… Опять с ворами связался?
— Да ты что? — изумился Дядя простому, житейскому доводу, с каким никогда не приходилось сталкиваться.
— Не злись. У меня всю ночь душа была не на месте из-за тебя. Знаю, стряслось что-то. Да ты не скажешь. Дело твое, Гриша. Только хочется мне с тобой спокойно до смерти своей дожить. Чтоб не кричал ты во сне страшные слова.
— Прибери деньги, — угасла радость у Дяди.
Анна сложила пачки в наволочку, понесла в шифоньер.
— Туда не прячь. Фартовые, да и домушники, первым делом шкапы трясут. Там всегда все самое ценное, — вырвалось у Григория.
— Уже и этих нужно бояться? — дрогнула баба спиной.
— Я на всякий случай сказал.
— А куда их денем?
— Трать. Купи все, что надо.
— Мне тебя надо. И покой, чтоб ночами спать без страха. Другого не хочу.
— Что ж, по-твоему, я должен теперь пойти и отдать их обратно? Свое! — начинал злиться Дядя.
— Тебе видней…
Григорий молча попил чаю. Лег спать. А проснувшись, застал Анну в слезах.
— Что стряслось?
— Сегодня ночью… Учителем он моим был. Собирал старинные монеты всю жизнь. Пошел в гости к своему бывшему ученику, А его за это время обокрали. Он и повесился…
— Ну, а ты чего ревешь? Ты при чем? Может, этот, кто пригласил, навел на старика воров. Не знаю, чего было вешаться старику? — понял все Дядя.
— А ты у него не был?
— У кого?
— У учителя? Ведь именно сегодня его обворовали и ты деньги принес.
— Так у него же монеты! А я — деньги, купюры принес. Нет бы радовалась, так еще в следователи лезешь. Попрекаешь прошлым. Плохо то, что знаешь о нем. Верно, ничего вам, бабам, говорить нельзя, — обиделся Дядя.
— Прости, Гриш. А ведь и вправду, денег учитель никогда не имел. Все на коллекцию тратил. До копейки. От него из-за этого жена ушла. Так и остался он один под старость.
— Ну, а я при чем?
— Не обижайся. Ты и впрямь не при чем. Просто жаль человека. Об этом сейчас вся Оха говорит.
— Делать вам, бабам, нечего. Только и умеете языки чесать, — досадовал теперь Дядя, что так неосмотрительно доверил Анне деньги.
Дядя решил для себя твердо — никому денег не отдавать, и не рассказывать о них. Ни Яровому, ни Привидению.
Да и попробуй, скажи! Яровой, это уж несомненно, потребует вернуть все деньги государству. Но что ж останется Дяде? Опять перейти на рисовую молочную кашу и уху из консервов? И до самого снега ходить в стоптанных сандалиях, курить махорку, чтобы хоть как-то сводить концы с концами на тощую Анютину зарплату.
«Нет, нынче честность не кормит. Впрочем, как и всегда. Вот, положим, скажи Привидению о сегодняшнем деле? Тут же половину барыша стребует себе. И это лишь за то, что нумизмат этот жил на территории Привидения. Ему, как собственные штаны, со всеми своими монетами принадлежал. А сам, сволочь, в деле не был. Ох, верно, сходит теперь с ума, прослышав о фарте Кляпа? Верно, места себе не находит. Бесится от чужой удачи», — думал Григорий.
«Теперь пришлет кентов своих, чтоб об этом рассказать. Торопить начнут, чтоб знакомился скорее. Так вот, гад, за живца лишь пять кусков обещает. А Кляп — десять отвалил и не дрогнул. И это за несколько минут работы. Нет, шалишь, Привидение! Я с тобой нынче несогласный. Разные у нас тропинки. И не тебе указывать, какую с них я себе выберу», — размышлял Григорий,
В это время в дверь позвонили. Анна, на ходу оглянувшись, пошла открыть.
— Хозяин дома? — послышался голос из прихожей.
— Где ж ему быть? Да только вам что от пего надо? Отдыхает еще.
— Смелов, вас вызывают к Яровому! — грохнул посыльный бодрым голосом.
Анна, едва за ним закрылась дверь, зашлась в слезах.
— Да успокойся. Не реви. Ничего не пугайся. Я скоро приду, — обещал Дядя. Но на душе от чего-то свербило.
Аркадий поздоровался, но руки не протянул.
«Все равно про деньги не скажу. Дружба дружбой, а табачок врозь», — решил Дядя и неуверенно топтался у двери.
— Садись, Григорий. Теперь тебе торопиться некуда, — невесело обронил Аркадий и добавил: — Вот уж не ожидал, что вернешься к фартовым. Ведь обещал завязать. А сам сегодня ночью старика обокрал. А заодно — и государство… Ведь коллекция эта — не только музейная, а и валютная ценность.
— На пугу берете, Аркадий Федорович. Так это — для пацанов. Я для таких шуток староват, — заставил себя улыбнуться Григорий.
— Ничуть не па пугу. Изволь сам убедиться. Сейфы эти, японской работы, с врезными замками, вскрывать умели лишь трое. И это по всему Приморью и Сахалину. Один из медвежатников умер два года назад. Второй — в Архангельске срок отбывает. Третий — ты. Заметь, никто из воров не может подобрать бородки отмычки столь быстро, как ты. Да еще не повредив скважину. Обычно пользуются фомкой — как ломом. И только ты, а я знаю твой почерк не первый год, умеешь работать чисто. Но и это лишь первое доказательство. Есть и другие. Продолжим? Иль хватит в прятки играть? — спросил Яровой.
Дядя, сталкивавшийся с ним не впервой, знал, что не станет накручивать, сгущать краски этот человек. Но уж так не хотелось расставаться с деньгами.
— Да садитесь, Смелов. Не робейте, — предложил Аркадий Федорович.
— Что ж, Аркаша, твоя взяла. Только не своею волей вляпался я в это дело. А по принуждению.
Дядя, понимая, что влип основательно, рассказал Яровому без утайки. О Привидении и Кляпе. И даже об Аннушке не смолчал.
Аркадий слушал внимательно. Записывал в протокол допроса каждый свой вопрос и ответ Дяди.
Спрятав подписанный протокол в сейф, Яровой молча думал.
Смотрел на Дядю и не видел его. Потом, словно решив что-то для себя, спросил:
— А сам, без принуждения, согласишься на контакт с Кляпом?
