Колька, глядя на них, сгорал от любопытства и зависти.
— Меня обошли. Западло Дамочка. Свои дела обговариваете, я вам уже не кент, не фартовый. У, скорпионы! А я из-за вас, из-за тебя, Берендей, вляпался в эту заваруху, шкурой поплатился. А ты — целехонек! И еще от меня секреты заводишь, змей! Ну, дай только оклематься! Все припомню! Заткнул мне пасть тремя кусками! Да мне их на латки не хватит нынче, — достал Дамочка деньги и онемел. Не три, тридцать кусков отвалил ему Берендей! От такой неожиданности Колька потерял дар мыслить. В маленьком лобике его все перепуталось, перемешалось. Он гордо выпятил вперед грудь коленкой: — Ох, видать, и я гож в крупные акулы, раз мне такой куш отвалился! Видать, знатно я того фрайера отделал, если столько отломилось. Да за такой навар можно и еще один пожар перенести! Только чтоб в жмурах не остаться, а то кто ж гудеть будет? Да за такое я всю Сезонку насмерть напою. Нет! С такой мошной не стану здесь валяться. Смоюсь. Сегодня же, — лихорадочно тряслись руки Дамочки.
Колька стал искать свою одежду под койкой, в тумбочке, но ничего не находил.
— Черт, неужели меня в чем мать родила сюда привезли? Где мое барахло? — возмущался Дамочка.
Он так расстроился, что стал швырять табуретки в дверь, как это с ним по пьянке случалось на Сезонке. На шум пришла нянечка. Увидев беспорядок в палате, укорила мягко:
— Лечат, лечат вас здесь, а в благодарность свинство получают.
— А ты не гавкай, старая транда, лучше вякни, куда барахлишко мое подевала? Иль на базаре спустила за бутылку? — уставился на нее Дамочка.
— Да у тебя, видно, мозги сгорели. Какое барахлишко? Тебя даже без шкуры привезли в реанимацию. Никто не верил, что жив останешься. А ты — барахлишко… Дурак совсем, — приводила нянечка палату в порядок.
— А если я сорваться отсюда хочу, в чем мне идти, голиком по-твоему?
— Куда тебе идти? Дай шкуре прирасти, тогда и беги. Никто держать не будет.
Дамочка решил сбежать на Сезонку в больничной пижаме.
«Что шкура? Да я врежу хорошенько с кентами — она намертво возьмется», — думал Колька.
Ночью, когда Дядя заснул крепким сном, Дамочка завернув сверток с деньгами в полотенце, убежал из больницы.
Дядя, увидев утром пустую кровать, понял все без слов. И рассчитавшись за пижаму и полотенце, посмеялся в душе над обалдевшим от денег фартовым. Вспомнил, как и сам, впер
вые получив крупный куш, всю ночь не мог заснуть, боясь, что стянут у него навар кенты.
Берендей словно знал, — не улежится Дамочка в больнице с деньгами. Смоется. И ждал его в новом жилище в окружении чувих.
Колька чинно, как и подобало хозяину, расположился в кресле покойной старухи. Слушал рассказ Берендея о том, что случилось на следующий день после пожара на Сезонке.
— Мы с Привидением поняли, чьих рук это дело. И решили зашухарить гастролеров. Я уже в хвосте висел и надыбал хазу, где они остановились. Их бабка пустила. Ночью мы с кентами I! Привидением навострились туда. Все шло, как по маслу. Со всех сторон хату взял на шухер. Беспредельные голиком в окна лезть стали. Ну, тут мои кенты подоспели. Взяли троих. Я один остался у крыльца. Сообразил, что хозяин в окно не полезет. Глядь, и верно, кто-то из двери шмыгнул. И во двор. За сарай скокнул. Я — за ним. А у него — пушка. Крикнул Привидению, чтоб стопорнуть фрайера вместе. Так тот, падла, три «маслины» в меня выпустил. Но мимо. Привидение шваркнул его по калгану. И только тогда мы его взяли. На пожар соседи бабкины очухались. Могли застукать всех. Мы фрайеров под микитки — и в тайгу. Лафа, что она рядом. Ну, а потом… Мы ж думали, что те, остальные, сгорят. Оказалось — не всех накрыли. Двое — в деле были. И Кляп уцелел. Фортуна его уберегла, да думаю — ненадолго. Знал бы ты, кого мы с Привидением накрыли. Самого Удава! Он, сука, твой бардак подпалил. Раскололи мы его.
Берендей умолчал о всех подробностях той самой короткой ночи за все время в Охе.
Когда фартовые взяли беспределыциков и поволокли в тайгу. он вместе с Привидением долго не мог подступиться к Удаву. Тот понял, что попался в капкан сродни тому, который сам ставил на щипача и сутенера Дамочку. Он едва не задушил Привидение, сбив его с ног. Он был в полупрыжке от леса. По Берендей нагнал. Удав защищался по-звериному отчаянно, зная, что в этой драке ставка слишком велика. Проиграть ее — потерять жизнь. Иного не могло быть. И потому, собрав в комок псе силы, боролся за это единственное, что было у него своим, не отнятым, не украденным.
Берендей, упав на корягу спиной от удара Удава, коротко охнул. В спине — будто сук остался. Но тут же, оттолкнувшись от коряги, влепил в челюсть Удава всю тяжесть своего тела, вложенную в кулак. Привидение только тут добавил свой коронный удар сверху, по темени.
Удав упал, как срезанный. Его сразу же подхватили кенты.
Уволокли в темноту тайги, заткнув рот мокрушника колючим комком мха.
Берендей и Привидение оглянулись на горевший дом. К нему уже мчались со всех сторон люди из соседних домов.
С ведрами, лопатами, они спешили спасти старуху, которую гастролеры убили, покидая дом.
Не оставлять свидетелей — таков закон Удава. И, обхватив шею приютившей их бабки, сдавил коротко.
— Теперь пусть спасают тебя, — бросил он вполголоса хозяйке, уже не слышавшей его.
Беспределыциков приволокли фартовые в самую глухомань. Здесь кричи, плачь иль смейся — никто не услышит. Ни радость, ни горе не с кем разделить.
Хмурые ели, обступив маленькую поляну-пятачок, о чем-то перешептывались между собой. Словно спрашивали друг друга, что понадобилось здесь людям? Зачем в глухую ночь будоражат они сон тайги?
Удава фартовые определили отдельно от других беспредельщиков. Но на виду.
Раздев его донага, так велел Привидение, фартовые плюхнули его под ель, голым задом на муравейник, оживший вмиг, едва человечье тело коснулось их.
Накинув тугие петли на шею, руки и ноги, фартовые привязали Удава к стволу могучей ели.
Изо рта выбили мох, чтоб отвечал на вопросы. Но душегуб молчал.
Лишь через полчаса, когда муравьи, проникнув в тело, стали грызть его изнутри, Удав застонал. Лицо перекосила боль.
— Кто хозяин вашей кодлы? — улыбаясь, спросил его Привидение.
— Кляп, — едва выдавил Удав.
— Покажь его!
— Хрен в зубы! Нет его! Теперь уж смылся. Не накроете, — взвыл Удав от боли.
Муравьи сплошь покрыли его тело. И ликуя, что никто им не мешает, пировали вволю.
— Где Кляп? — подступил Берендей к Удаву.
— Отвали, падла!
Привидение изо всей силы наступил своим сапогом на колено мокрушника. Оно хрустнуло, переломилось.
— Где Кляп? — рыкнул Привидение.
Удав прокусил губу до крови.
