Он ни словом, ни духом не знал, что именно сегодня фартовые решили обокрасть универмаг.
Попав на чердак, все трое быстро нашли люк. Скользнули в торговый зал. Сейф, куда на ночь складывались драгоценности и золотые изделия, оказался обыкновенным железным ящиком, и Дядя без труда вскрыл его.
Когда возвращались на крышу, Рябой невзначай задел сигнализацию на двери подсобки. Вмиг взвыла сирена.
Дядя, заслышав ее, подхватил чемоданчик с добычей, прыгнул на крышу жилого дома, шмыгнул на чердак, с него — вниз, в жилой двор, оттуда — в переулок и растворился в темноте. Следом за ним бежал Кабан.
Рябой тоже метнулся к люку, но перед глазами вдруг вспыхнуло коротко. Обожгло плечо. Хотел ускользнуть. Оставалось лишь подтянуться за край люка. А уж на крыше его и ветер (<л не поймал. Но рука не слушалась. Правое плечо, будто чужое, взвыло резкой болью.
«Схлопотал маслину», — подумал Рябой. В глаза ударил яркий свет. Фартовый сделал последнее усилие, чтобы выбраться отсюда. Но не мог. Сорвался с кромки люка без сознания…
— Попался, урка, собачья кровь, — радовался заспанный сторож, ероша на радостях встрепанные волосы, скребя их на затылке заскорузлой пятерней.
Уж он-то дал волю сапогам, пинал фартового в бока, живот и спину, покуда ноги не онемели. И лишь после этого вызвал милицию.
Те вмиг кинулись к ювелирному отделу, даже не глянув на вора.
— А где золото, дед?
Сторож, глянув на пустую витрину и открытый сейф, на время лишился дара речи.
Милиция осмотрела подсобку, чердак, заметила прямой выход на крышу жилого дома.
— Не один он здесь был, — догадался оперативник.
— Нет, никого с ним не было. Я ж его стрельнул, едва он из люка сюда пролез. Я ж не спал, — оправдывался сторож.
— А золото где? Выходит, вы его украли?
— Да ты что, сынок? Я ж тут уже давно работаю, за что срамишь? — возмутился старик.
— Нет у этого вора золота. Не мог же он его проглотить.
— Когда сигнализация сработала, где вы были? — спросил оперативник.
— По нужде отошел, — стушевался сторож. Но тут же нашелся — Я мигом в обрат и пристрелил.
— Ранил, дед. К счастью, только ранил.
Рябой очнулся в следственном изоляторе. Начал восстанавливать в памяти случившееся. Вспомнил. Скрипнул зубами от боли и досады…
Фартовый не отвечал на вопросы следствия. Знал, по смыслу вопросов догадался, что попался он один. А все, что было в сейфе, исчезло.
Много дней допекало Рябого простреленное сторожем плечо. Сказалась потеря крови. Даже во время болезненных перевязок, которые делал тюремный фельдшер, фартовый не переставал прислушиваться к каждому звуку снаружи.
В последний раз он сидел вот в такой же камере лет девять назад. Но тогда оставшиеся на воле подельники сделали набег на «воронок» и отбили у милиции Рябого, когда того везли в суд. Теперь на такое рассчитывать не приходится. Из фартовых никто больше не рискнет. Настоящие воры теперь по зонам. Остался Дядя. Но он стар… «Да и не справиться ему в одиночку с кодлой мусоров», — подумал Рябой.
Но к вечеру, когда Рябому принесли жидкую перловую баланду, мужик, сунувший в дверной «волчок» миску и кусок хлеба, положил кверху коркой. Старый, условный знак — в хлебе начинка.
Рябой сразу повеселел. И едва «волчок» захлопнулся, прочел в записке короткое: «Не ссы».
«Значит, отобьют», — обрадовался фартовый.
Между тем городские «малины» готовились к дерзкому налету. Фартовые выследили, куда возят на допросы Рябого. Здание милиции они знали не хуже расположения ювелирных магазинов.
Смущало лишь то, что воронок въезжает во двор милиции, прямо к гаражу. А двор закрывался неприступными воротами и забором.
Освободить Рябого должна была «малина Кабана», самая дерзкая и удачливая.
Фартовые следили за зданием милиции днем и ночью. Но случая долго не представлялось. Но вот однажды вывели Рябого во двор после допроса, а машина — сломалась основательно. Пришлось пешком добираться. Тут-то и налетели в глухом переулке мокрушники на конвоиров. Оглушили обоих кастетами. Рябой, вмиг перескочив забор, побежал вслед за махнувшим ему рукой пацаном.
Далеко позади слышались милицейские свистки, но сумерки уже надежно укрыли бегущих от погони и любопытства редких прохожих.
Рябой легко пробирался по темным дворам.
Свобода!.. Фартовому даже не верилось в это. Свобода… Еe он ценил больше жизни.
Кто сказал, что законнику тюрьма — дом родной? Тот никогда не знал воров и не бывал в неволе
Уж какие только легенды не ходят о ворах. Их называют рыцарями удачи. Забывают, что удача — дело случая. А жизнь фартовых — короткий миг. Как черная молния в ясном небе. Нет для них родни, нет семей и детей. Нет друзей и дома. Зачем же жизнь? Какой в ней смысл? Да ведь и она дорога тем, кто всем благам предпочел леденящий душу риск и, постоянно испытывая судьбу, уходят из жизни, настигнутые пулей, или
где-нибудь в зоне, состарившиеся и одряхлевшие, умирают безвестно.
Вечные странники, подкидыши судьбы, за короткую улыбку удачи они ставят на кон жизнь.
…Рябой отлеживался на чердаке дома. — туда его запихали септы на время облав. Сюда, даже по несчастью, никто не заглядывал. Лишь пауки да мыши скреблись по всем углам.
Фартовые присылали к Рябому сявку, который приносил выпивку и еду, рассказывал обо всех новостях в городе и «маликах». Нынче лягавые на ушах стоят. Все фартовых шарят. В городе объявлено о банде уголовников, которые с тюряги смылись. Ну и шухер пошел средь фрайеров. Мол, помочь лягавым надо поймать урков. Все барухи и бандерши на приколе. За каждой следят, падлы. Все хазы засвечены. Но кенты теперь в Черемушках осели. Погоди малость. Найдут понадежней хазу и тебя туда…
Рябой не торопил. Ждал.
Тем временем шныри и сявки рыскали по всему городу, переполненному страхом и слухами.
Фартовых боялись даже те, кому ни бояться, ни терять было нечего.
Даже беззубая старуха шамкала на завалинке усохшему лысому дедку:
— Слыхал, вчера ворюги в корейском квартале всех собак украли. Не иначе как обокрасть готовятся.
— Кого? Собак?
— Дурень! Чего у собак возьмешь? Людей, которые собак держали.
— А собаки зачем?
— Чтоб не помешали. Говорят, их, задушенных, за городом, нашли.
— Кого? Людей?
— Дурень! Собак! До людей уж потом доберутся. Долго ждать не придется.
И только шнырь Дрозд ни о чем не беспокоился. Ему, первый раз в жизни, по-настоящему повезло.
Баба, к которой он заявился в гости, оказалась известной шлюхой. Но флиртовала лишь с фрайерами, не подпуская и на дух фартовых. Наслышана была о клевых подружках воров и боялась их участи.
