Хитрющая Тоська смекнула, что надо срочно уходить, пока не появилась зацепа к ее задержанию…
Оглобля пришла в свою камору, и хотя в ней давно не было и уже не предвиделось мужиков, плотно закрыла дверь на крючок. Достала из рейтуз сверток с деньгами. Еще раз пересчитала их. Спрятала под матрац. Для себя решила с утра сходить в кильдым. Впервые на свои. Набрать жратвы. На месяц вперед. И хоть немного отъесться за это время.
В последний месяц у Тоськи всерьез начал сдавать желудок. Он болел даже ночью. И баба нередко просыпалась от боли. Случалось, ее рвало. Но Оглобля думала, что происходит это от того, что сократились выпивки, которые до того всю гадость внутри убивали.
Бывало, Тоська ночами не могла уснуть. Вот и сегодня, едва прилегла, к горлу тошнота подкатила. Не успела к ведру добежать. И Оглобля, едва убрав за собой, открыла дверь каморы, выдавилась наружу, чтоб подышать воздухом. Но из горла хлынуло фонтаном. Баба не в силах была справиться с болью.
Как она оказалась в больнице, Тоська не помнила. Очнулась в палате. Рядом стонут на койках бабы. У самой на животе— ледяной пузырь. Рядом женщина в белом хлопочет над Оглоблей. Зачем? — хотела спросить Тоська и не смогла.
— Операцию вам сделали. Срочную. Еле спасли, — тихо отвечает медичка на немой вопрос.
У Оглобли страх сковал сердце. Нет, не потому, что помереть могла. В каморе остались деньги, которые ей дал Дядя. Ведь их украдут.
— Скажи, кто меня сюда привел?
— Скорая помощь привезла, — ответила женщина. И Оглобля быстро поняла, кто мог вызвать врачей.
Конечно, это библиотекарша. Седая, злая баба, что живет со своей внучкой рядом с Оглоблей.
«Вот только как ей дать знать, чтоб дом закрыла на замок», — мучается Тоська, обливается слезами. Женщина, увидев, всполошилась:
— Что с вами?
— Дом незакрытым оставила. А там, хоть и нет ничего, но и последнее растащат.
К утру медсестра передала Оглобле ключ, сказав, что соседи сразу закрыли ее квартиру.
Оглобля рвалась домой. Там деньги. На них можно пожрать и выпить. Ну почему, зачем она тут лежит?
Угадав ее нетерпение, к Оглобле подошел хирург, сделавший операцию.
— Куда торопитесь? У вас от желудка осталось лишь воспоминание. Три четверти удалено. Понятно?
— Зачем? Как я с одним воспоминанием теперь проживу?
— А что делать прикажете? Не мне вам говорить, почему так случилось.
— Значит, скоро копыта отброшу?
Врач посуровел:
— Если жить по-прежнему, то не жить…
Тоська лежала в больнице больше месяца. За это время привязалась к хрупкой, невзрачной девчушке-санитарке. Та ухаживала за Тоськой, не жалея сил.
Кормила, купала, причесывала. Оглобля, как-то разговорившись с нею, узнала, что живет девчонка на квартире, учится в медтехникуме на фельдшера.
«Жить, как прежде — недолго жить…» — стояло в ушах.
Запомнилось предостережение хирурга неспроста. Жизни по
сути и не было. Тоська даже не знала, а что это такое — жить. Как можно жить иначе?
— Взяла бы я тебя к себе. Да только не понравится у меня. Домишко старый. Того гляди, рухнет. Меня придавит — ладно. А тебя жаль, — сказала как-то Тоська нянечке.
— А я бы пошла к вам. Пусть условия не ахти, зато практику имела бы по домашнему уходу за больной.
— Надоела бы я тебе быстро.
— Если поняла бы, что стала обузой, ушла б тут же, — сказала нянечка.
— Ну, что ж, подваливай ко мне на Шанхай, — согласилась Тоська и дала санитарке адрес.
Та пришла на второй день после выхода Оглобли из больницы.
Оглядев убогую комнату, головой покачала:
— Ремонт нужен. Здесь давно не мыто, не чищено. Ну, если берете меня, приведу все в порядок, — пообещала девушка.
Тоське за время болезни понравилось лежать в чистой постели, на хрустящих, белоснежных простынях, под пододеяльниками, на мягких белых подушках.
Всего этого у нее не было никогда. Вытирала лицо подолом юбки. Руки дома мыла раз в день.
А тут ее умыли и причесали. И Тоськина заскорузлая душа под старость запросила уюта и чистоты. Но сама она век не умела этого делать. А девчонка уже на следующий день усадила Тоську во дворе на солнышке погреться, сама за полдня побелила комнату. К вечеру отмыла окна, двери и полы. Очистила стол и табуретки.
Тоська, войдя в комнату, не узнала ее и ахнула. А Оленька вытряхнула постель. Села, загрустив.
— Чего ж теперь тебе не нравится? — удивилась Тоська.
— Белье постельное купить надо. И койки. А у меня денег нет, — сказала Оленька грустно.
— А сколько это стоить будет? — поинтересовалась Оглобля.
Когда девчонка назвала сумму, у Тоськи глаза на лоб полезли:
— Это ж целый месяц, каждый день водяру жрать можно хоть жопой.
Девушка вспыхнула пунцовым цветом. От удивления не нашла слов возразить. Устало поднялась:
— Пойду я к себе. Вы уж извините, вмешалась в вашу жизнь.
— Э-э, нет, — испугалась Оглобля. И, подскочив к Оле, обняла, удержала — Не уходи, не брезгуй мной. Все нынче мной гадятся. Есть деньги. Возьмем все. Только останься. Не беги
отсюда. Мне уж немного осталось. Помоги доскрипеть, чтоб не собакой на помойку вышвырнули. Ить и я человеком была. Да судьба обошла под старость. Ты добрая, останься со мной…
На следующий день сразу после работы принесла девчушка кипу простыней, наволочек, пододеяльников. А вскоре из подъехавшей машины внесли в дом мужики две деревянные койки, пухлые свежие матрацы, подушки. Все расставили по местам, выкинув на помойку старую ржавую кровать Оглобли.
День за днем оживала комната. Тоська радовалась. Вон уж и рукомойник в углу прижился. Рядом полотенца висят. Белей снега. На окнах занавески кружевные. На полке — горка посуды чистой, сверкающей. В кастрюлях, сковородке — еда вкусная, домашняя. А все Оля. Даже домашние тапки Оглобле купила. Та плакала втихомолку. Ведь чужая, а заботится, как о кровной.
Любили кенты, но не ее — тело. Тоську — не любили. Они не знали ее. Да и она их не любила.
А вот теперь греется у чужого тепла. Привязалась к ней Оленька. За что признала? Может, за все неузнанное — наградой станет запоздалой.
Оля, что ни день, приносит в дом нужное: утюг и сковородки, корыто и мыло, ведра и тазы.
Отмыла и очистила кладовку. Даже в коридоре порядок навела. А потом перенесла к Оглобле свои вещи. И застрекотала в доме незнакомым голосом швейная машинка.
Возвращаясь с работы, прибрав и приготовив, Оля шила до глубокой ночи. У Тоськи вскоре появились теплые, красивые халаты, ночные рубашки, юбки и кофты, платья и нижнее белье.
