Оглобле казалось, что она спит. Да и когда такое было, чтобы у нее кладовка трещала от продуктов? В сарае — и там угля под потолок. Дрова в аккуратные поленницы сложены.
Все как в путевом доме.
Даже вязаная кофта и теплые носки у Тоськи появились. И Оглобля теперь выходила во двор не пряча лица. Здесь всегда было подметено. Даже жасминовые кусты прижились у крыльца. А на пороге — половик.
Оля, а не Тоська стала хлопотать о квартире для Оглобли. Новой, благоустроенной. И, диво, Тоську поставили в очередь.
Лишь когда Оля уходила на работу, Оглобле становилось тоскливо. И тогда, нырнув за угол, брала она в магазине «мерзавчика» и тянула его по глотку до самого возвращения девчушки.
Ольга видела это, хмурилась. Оглобля, чувствуя себя виноватой, ложилась в постель, прикидывалась больной.
Девушка удивляла бабу. Она даже в кино не ходила. До ночи сидела за шитьем, над книгами. С нею Тоська даже материться разучилась.
Тоська теперь часто разглядывала себя в зеркало.
После операции она перестала себя узнавать. Похудевшая, Оглобля стала быстрее двигаться, не задыхалась, не уставала так быстро, как раньше. Ее уже не допекал желудок. И баба постепенно училась у девчонки готовить еду, стирать, убирать в квартире.
Одно пугало Оглоблю: деньги уже подходили к концу. А даст ли Дядя ей еще — неизвестно.
Однажды, когда Оля ушла в библиотеку, решила баба сходить за портвейном в ларек. Сунула деньги продавщице — последние. Та вместе с бутылкой лотерейный билет дала вместо сдачи, на которую Оглобля хотела банку кильки купить.
Тоська лотерейку в обрат сунула. На продавщицу заругалась так, что ларек задрожал. Но та оказалась не из робких. Облаяла Тоську многоэтажно. Всю биографию напомнила в пяток минут. И, швырнув лотерейку в лицо, пожелала:
— Чтоб ты, курва, катафалк выиграла!
Оглобля не знала, что такое катафалк. Подумала, что грамотные вот так мужичье достоинство обзывают. Чтоб позагадочней, покрученей. Обозлившись вконец, крикнула в уже закрытое окошко:
— А тебе — от него уши!
Ведь вот хотела выпить. Тут же продавец все настроение испортила. Ну к чему Тоське лотерейка? Ею не закусишь. Подтереться — и то мала. Хотела выкинуть, да смяв, сунула в карман и забыла о ней. Бутылку в кладовке спрятала. Чтоб Ольга не злилась.
Едва успела платок снять — комиссия из горисполкома. Квартиру осмотреть. Хорошо, что Оглобля трезвой была.
Дом признали аварийным. И предупредили: вероятно, вскоре Тоське придется переселяться в новую квартиру около парка. Оглобля ушам не поверила. Взахлеб рассказала о том Ольге. Девчонка молчала. Сколько жалоб написала она, пока добилась этого…
Баба не просто прописала у себя девчонку, а и не брала с нее ни копейки. Видела, чувствовала, как трудно приходилось ей в жизни, как нелегко давался каждый вздох.
Оля теперь работала медсестрой. И Оглобля, видя ее, усталую, тщедушную, разметавшуюся на койке, завидовала. Ведь вот могла бы воспользоваться молодостью. Снять пенки с судьбы. Пока не состарилась. Ан нет, никого к себе не подпускает. Серьезная. Даже во сне брови сдвинуты в одну полосу. Вот если бы она, Тоська, смогла бы так в свое время, не была бы ничьей оглоблей.
А Ольга, что ни день, удивляла. То цветов букет принесет, и особым чаем балует. Приучила чай с вареньем да пряниками пить. Смешно. Поначалу даже деньги жаль было давать на такое. Но потом втянулась, привыкла.
А тут, как-то под вечер, пришли из исполкома, пригласили за ордером на квартиру.
Тоська от неожиданности расстроилась. Новоселье отметить по на что будет. Решила Дядю навестить. Надела кофту. Сунула руку в карман. А там — лотерейка. Вспомнилось. И выскочило черное слово в адрес продавца. Ольга удивленно глаза от книги подняла. Тоська и созналась ей во всем. Девчонка долго смеялась, слушая бабу. А когда та хотела порвать лотерейку, Ольга остановила, предложив:
— Проверить ее надо.
— Не умею. Сделай сама. Я другой азарт уважаю, — вовремя остановилась Оглобля.
Утром, когда девчонка пошла на работу, баба еще спала. В исполком она решила наведаться после того, как навестит Дядю. А к нему раньше десяти сявка не пустит.
Оглобля уговаривала себя уснуть на часок. Но сон пропал. И только успела одеться, Олька примчалась. Трясет измятой лотерейкой, Тоську поздравляет:
— Машину выиграли вы! «Москвича»! Вот бы продавец узнала! Со злости умерла б! — смеялась во весь голос.
— А на хрен мне машина? Что я с ней делать буду? — изумилась баба, не понимая, — чему ж тут радоваться?
— Ну, не хотите машину, возьмите ее стоимость деньгами.
— Это понт! Если так можно, надо скорей деньги забрать. Вот только что за нее возьму?
Когда Ольга сказала, сколько стоит выигрыш, баба онемело плюхнулась на койку. Долго молчала, уставившись в потолок.
Не верилось… Тоська туго соображала, что услышанное — не привиделось, не надумано.
В сберкассе, где она, оттеснив всех, спросила, когда может получить деньги за выигранный «Москвич», к ней поспешили трое мужчин. Попросили продать лотерейный билет.
Оглобля обрадовалась. А когда получила деньги, Оля первая посоветовала положить их на сберкнижку. Так и сделала.
«Значит, не нужен пахан, не надо канючить. Вон как судьба за все воздала, — подумала Тоська, с тоской вспоминая прошлое. Ведь вот и она могла стать медсестрой, если бы в те дни кто-то помог ей, посоветовал, поддержал. Но ни у кого не нашлось для нее теплоты. И покатилась жизнь по кочкам, — падая и подпрыгивая, разбивая в синяки бока и душу.
Ее не любили, она не любила. Никого не впустила в сердце, никем не увлекалась, ни о ком не вспоминала, не плакала.
Да ведь и ее никто не пожалел. Каждый брал свое, платя положняк, тут же забывал. Может, потом и вспоминали, об этом она не знала.
А вскоре Тоська с Олей переехали в новую квартиру.
Баба долго разглядывала ванну и санузел, гладила белый кафель. Как ребенок, открывала для себя преимущества новой жизни.
Вот она… Чистая, сверкающая кухня с газовой плитой. Здесь не надо топить печь. Не надо носить воду. Как хорошо, что хоть теперь, пусть под старость, под занавес, но будет жить как человек…
Одинокая колода. Из дерьма в замок попала. Хотя теперь— какая разница? Могла бы и в каморке век свой доконать. Но ведь повезло! «Без фартовых, без понту, никто навар не требовал, а вот надо же, из клевой бабы в путнюю старуху переделалась», — думала Тоська. И вышла на балкон.
Сверху ей виден парк. Он — как на ладони. Как здесь здорово!
«Но кто это там внизу гонится за мужиком? Что-то очень знакомое, — вглядывалась Тоська в фигуру догоняющего и узнала Кабана. Тог шныря Дрозда за шиворот схватил. Тряхнул резко, так что голова Дрозда мотнулась из стороны в сторону.
