Мышь, перебегавшая дорогу, едва не попала Оглобле под ноги. Баба вскрикнула в испуге.
Цапля в прыжок вернулся, дернул за рукав, потащил рядом.
— Не тяни. Сама дохиляю, — вырвала руку баба.
— Тогда захлопни хлябало! — впервые так грубо отозвался Цапля.
Тоська решила отомстить ему за хамское обращение и настучать пахану, если у того будет настрой вообще ее слушать.
— Валяй сюда, — указал Цапля на глухую тропинку. И сам нырнул в темноту деревьев.
Тоська трусила следом. Ее то в озноб, то в жар бросало. Ноги заплетались, не слушались.
— Гоп-стоп! — встал из-под куста Кабан. И, разделив Тоську и Цаплю, приказал фартовому стоять на стреме. Тот прилип к дереву. Затих.
Кабан, подхватив Оглоблю за рукав, бросил коротко:
— Хиляй вперед, курва!
Оглобля не обратила на это внимания, зная фартового не первый год. Тот иначе и не называл баб.
Тоська спотыкалась о корни деревьев, шла вслепую. Кабан пыхтел сзади. Ей казалось, что они давно миновали парк. Но вот она увидела скамью, скрытую кустами. Там — Дядя. Не один. Едва увидели Оглоблю, второй куда-то шмыгнул, лишь кусты зашуршали, выдавая человека.
Баба двинулась к скамье напролом, через кусты. Плюхнулась рядом с паханом без приглашения. Ноги не держали.
— А я тебя шарила повсюду, — сказала вместо приветствия.
— Я ж не велел! — вскипел Дядя.
— Дело имею. Фикса в больнице. Накрыли его в квартире. Отколошматили вусмерть. Даже ботать не может. Жевалки до одной выбили. В тюрягу не взяли, мол, в машине копыта откинет… Оставили в больнице. Но, говорят, сдохнет Фикса.
— Он сдохнет иль нет — не тебе брехать. А вот ты — заметано. Что мандой дрожишь? Заложила, паскуда, мать твою в задницу? Чего молчишь? О чем с Яровым кудахтала?
— Да ни словом! Он с другими тарахтел. Мне завтра прийти велено. К десяти утра. Прождала в коридоре. Да так долго, что базлать начала.
— Ты кому трехаешь? Кому мозги сушишь? Тебя в кабинете видели, — надвинулся Дядя, сцепив кулаки.
— Век свободы не видать! Не была у него. Он мне только повестку подписал, чтоб лягавый из прокуратуры выпустил. И новую выписал — на завтра. Вот она, — показала бумажку Тоська.
— Иль я состарился, что перестаю узнавать Ярового? Тот если вызвал, обязательно примет. У него все всегда в ажуре. Иль зашился с делами? На него непохоже.
— Он вышел из кабинета, вызвал меня, извинился. Мол, сегодня напрасно побеспокоил.
— А где ж ты, лярва, три часа кантовалась?
— Ждала.
— Ты баки не заливай. Не гаков он, чтобы, продержав три часа, домой отпустить. Либо враз отправил или допросил, коль ждала. Выкладывай, падла, что ботнула? О чем трехали?
— Говорю, отпустил он меня. Я причем, что пристопорил надолго! Может, на измор брал?
— Пришью, блядь! Душой чую, засветила, — кипел пахан.
— Зачем бы завтра вызывал, если бы ссучилась? — изворачивалась Оглобля.
— С кем он до тебя трехал? Кто из кабинета вышел?
— Баба какая-то. С бумагами. Она, видать, над ним паханит. Все чего-то гоношилась.
Дядя слушал, качая головой. Не веря ни одному слову Тоськи.
— Клепаешь, не мерекая, что этого фрайера я давно знаю. С ним не до гонору. Трандеть, родная, с другим будешь, — ударил коротко кулаком в грудь.
Оглобля взвыла негромко, сунулась лицом в скамью. Дыхание перехватило. Тонко зазвенело в ушах. И вдруг — сердце будто иглой пронзило.
— На хрен ты над нею куражишься? А вдруг не стемнила? — услышала Тоська голос Кабана. — Да и какой ее завтра в прокуратуре увидят? Враз допедрят, что мы ее поспрошали.
— Очухается, дай под сраку, чтобы домой на горячем хиляла. И трехни: коли завтра засветит, пришью блядищу, — пригрозил Дядя.
Кабан не просто пожалел Оглоблю, а вспомнил вовремя: клевые — не фартовые. Вздрючек не держат. Копыта откидывают. И тогда прокуратура на новый след «малины» выйдет, коль не явится Оглобля в положенное время. Потому на прощанье сказал тихо:
— Завтра сюда сама, без провожатых.
Глава третья ЗАКОН ВОРОВ ЛЮБВИ НЕ ЗНАЕТ…
В «малинах» города не знали, где живет Цапля. Он появлялся сам, когда и где хотел. Уходил, не прощаясь и не предупреждая, словно растворялся в городских кварталах. И, не считаясь ни с кем, отсутствовал. Нередко подолгу.
Никому из фартовых не удавалось найти Цаплю, если он того сам не желал. Даже Пахану было неизвестно, где затаился его кент. Где он приклеился. Выследить, где «канает» Цапля, не удалось никому.
А Цапля жил на самом бойком месте. На виду у всех. В десятке метров от железной дороги в домишке уборщицы.
Нет, не хотел он возвращаться сюда после того, как мать с дочерью притащили его, избитого, в убогую хибару.
Цапля, уходя, простился с ними в душе навсегда. Но судьба сыграла «оверкиль».
[22]
Возвращался Цапля от пахана. Было уже темно. В парке музыка гремела. Цапля шел спокойно. И вдруг в стороне услышал крик:
— Помогите!
Фартового словно по пяткам стегнули. Нырнул в кусты. Милиция, заметив убегающего Цаплю, кинулась в погоню.
Вор мчался, обгоняя свистки и крики. Как оказался на железной дороге, сам того не знал. Огляделся. Перевести дух негде. Погоня приближалась. Вот тогда и нырнул в дом к уборщице с шепотом:
— Спрячьте меня.
Ивановна, не раздумывая, откинула половик, и Цапля нырнул в подвал. Крышка и половик едва легли на место, как в дверь загрохотали кулаки:
— Ивановна! Ты жива? К тебе никто не заходил?
— Да нет! Чего орете, как с цепи сорвались? Кто ко мне добровольно придет, разве только сумасшедший? Идите отсюда. Мы спать ложимся. Носит вас черт по ночам, — ругалась баба.
Когда погоня ушла и на улице стало тихо, открыла женщина подвал. Позвала Цаплю:
— Вылезай. Теперь никто не сунется.
Цапля рассказал, что случилось с ним в парке. Ивановна головой качала. Кормила фартового.
— Семья-то хоть у тебя имеется? — спросила бесхитростно.
— Нет. Не обзавелся, — отвел тот глаза от взгляда женщины.
— А крыша над головой есть?
— Тоже нет, — вздохнул Цапля.
— Значит, ханыга, — не спросила, скорее ответила сама на свой вопрос.
Цапля не ответил. Положил на стол кучу денег. Уходить собрался А Ивановна и говорит:
— Куда несет тебя, горе мое? Куда еще голову свою всунешь? Раздевайся. Да ложись спать. Пощади себя в этой жизни. Ее немного каждому из нас отведено.
