Вот и сегодня – никого, кроме трех девиц в другом конце зала. Классический расклад – рыжая, брюнетка и блондинка. Все три – крашеные. Стол накрыт по-студенчески: пиво, чипсы, сигареты. Сначала девушки активно подавали невербальные сигналы одинокому респектабельному мужчине, но, не встретив ответа, перестали обращать на него внимание.
К одиночеству привыкаешь, подумал Марк. У многих людей готовность к контакту сродни физической форме: ее надо поддерживать. В молодости Марк слыл весьма компанейским парнем. Он гордился тем, что у него много друзей. Но как-то незаметно друзей вытеснили пациенты, и в день рождения телефон уже не разрывается, как прежде… Это, однако, не создает дискомфорта. Не ранит. Мне фиолетово – так сказала бы подружка Егора Гобзы. Фиолетово – какое ужасное словечко!
Марку тут же вспомнилась страница, которую Ася без всяких комментариев скинула ему накануне. Что-то опять не сходится… Дело даже не в том, что представлять своего возлюбленного в объятиях другой женщины, да еще с подробностями, – это извращение. Просто… изложено-то и в самом деле по-мужски. Женщины иначе представляют себе любовь.
И еще – описания одежды. У женщин есть миллион наименований для вещей, которые надевают на верхнюю часть туловища. И еще миллион слов для описания цвета, фасона, материала и прочее. Среднестатистический мужчина в этом отношении дальтоник. Конечно, он без труда отличит пиджак от свитера, а рубашку от футболки. Но это, пожалуй, все. Мужчина никогда не скажет: «На ней был гипюровый топик кораллового цвета от Кардена». Он скажет: «На ней была красная майка в дырочку». В Асиных снах Егор говорил именно так.
Марк поймал себя на том, что он по-прежнему ищет опровержение или подтверждение Асиных фантазий. Так уже было – когда он всерьез подумывал разузнать о семействе Маттсон из города Грюнкулле. Как будто есть сомнения… Пожалуй, пора этому положить конец.
Он включил ноутбук и вошел в Интернет. Задумался. Нет, искать Альберто Мартинеса бессмысленно. Допустим, даже существует микробиолог с таким именем. Что это доказывает? Ничего, если учесть, что имя не самое редкое для испаноязычных стран. Мы пойдем другим путем… И Марк быстро набрал в поисковике: «Марио Фриас. Тайна, вырванная у смерти».
«Искомая комбинация слов нигде не встречается», – прочитал он на открывшейся странице. Справился с острым приступом разочарования. А чего, собственно, он ожидал?
Марк задул свечи – почему-то не хотелось оставлять после себя их теплое сияние – и вышел на улицу. Было мерзко. Моросил не то дождь, не то снег. Мелькнула хулиганская мысль: а что, если сейчас отъехать за угол, выждать четверть часа, а потом вернуться? Проверить, существует ли безымянное кафе?
Марк ясно нарисовал себе картину: вот он возвращается и видит вместо знакомой двери вывеску пиццерии. И девушка в красной бейсболке, совсем не похожая на его стюардесс, равнодушно скажет: «Недавно открылись? Что вы! Мы здесь уже пятый год!» И, сколько бы он сюда ни приезжал, никогда больше не зажгут для него пять гномьих канделябров…
Но еще хуже другой вариант: он вернется, а кафе будет на месте. И никакой мистики. Просто хороший Дизайнер. Удачная концепция. И поделом тому, кто занимается вивисекцией чуда!
Нет уж, подумал Марк. Хватит. Напроверялся уже. Он выехал на дорогу. Ему хотелось оглянуться не меньше, чем слабовольной жене Лота. Но Марк был мужчиной. Он справился со своим любопытством и решительно завернул за угол.
45
– Мой папаша в прошлом был партийной шишкой, из молодых, из комсомольцев, – рассказывала Фаина. – В конце восьмидесятых он быстро сообразил, что к чему. Представляешь, они с матерью на пару возили из Польши женские трусы на продажу. А потом открыли свое дело, пользуясь прежними отцовскими связями. Потрогай: бархат. Получилось?
Я пощупал протянутый мне кусок портьеры.
– Приятный, – одобрил я.
– Да ты ничего не понимаешь! – возмутилась Фаина. – Просто шикарный! И убери руки! Тебе что, неинтересно меня слушать?
Честно говоря, меня сейчас больше всего интересовала ее красная майка в дырочку, надетая на голое тело. Но я боялся обидеть Фаину и потому застыл истуканом, для надежности заложив руки за спину.
– Ну так вот, – продолжила она, расправляя ткань на окне, – я росла абсолютным сорняком. На меня никогда не хватало времени. Других детей ругали за двойки, запрещали водиться с дурными компаниями. Я пользовалась полной свободой. Делай что хочешь! Одноклассники мне завидовали и считали, что у меня очень прогрессивные родители. А мне хотелось, чтобы они стали чуточку большими ретроградами. Так и вышло – только не со мной, а с Аленкой. Аленка родилась, когда мне было тринадцать, а матери стукнуло уже тридцать шесть. Понимаешь, поздний ребенок, все такое… С нее сдували пылинки, шагу не давали ступить без присмотра.
– Ты ревновала? – улыбнулся я.
Фаина одарила меня своим фирменным немигающим взглядом.
– Ревновала?! Да я ее просто ненавидела. За то, что она такая беленькая, розовенькая, сладенькая, куколка. Быть серой мышью на ее фоне я не хотела. И я решила: пусть она самая хорошая, тогда я стану самая плохая. Ну, может быть, не решила, а просто делала все назло. Учителя шарахались от меня как черт от ладана, хотя чертом была именно я. Водилась я с такой швалью и такую дрянь пила, курила и нюхала, что и рассказывать тебе не стану. И школу-то я закончила только потому, что папаня заслал директорше денег. За деньги же меня собирались пихнуть в университет, но не тут-то было! После выпускного бала я объявила дражайшим предкам, что беременна. Как они кричали! Мать пила корвалол и названивала какому-то врачу. А отец… О, папаша у меня из всего умеет извлечь выгоду! Он решил выдать меня замуж. За сына своего партнера. Для укрепления, так сказать, деловых связей. Знаешь, а я была не в том состоянии, чтобы возражать. При всей моей безбашенности я была совершенным ребенком, и аборт пугал меня гораздо больше замужества.
Фаина фыркнула, словно удивляясь своей прежней наивности, потом с преувеличенным пафосом произнесла:
– Но судьба распорядилась иначе. Я случайно подслушала разговор между родителями. Они ссорились. Отец орал на мать, обвиняя в каком-то грехе молодости. Когда я поняла… Господи… В общем, я узнала, что мать прижила меня от соседа. А отец тогда с ней не развелся, чтобы не портить себе карьеру. Понимаешь? – Фаина, сидя на корточках, посмотрела на меня снизу вверх, и я взял ее за руки. – Понимаешь, он пытался относиться ко мне как к родной, но когда родилась по-настоящему его дочь, все встало на свои места. Конечно, он меня не любил… И я представила: вот я рожу своему мужу чужого ребенка… Он будет играть с малышом, купать его в ванночке, а в глубине души называть ублюдком… В результате я все переиграла. В доме жениха я устроила безобразную сцену. Мой несостоявшийся свекор оказался более отцом, чем бизнесменом, и разладил свадьбу. Я сделала аборт, отказалась поступать в институт и, как принято говорить, пустилась во все тяжкие. И все это на глазах у нашего ангела Алены! Какой кошмар! Предкам пришлось от меня откупиться. Они нашли мне квартиру и не слишком стесняли в деньгах. Я тратила их с толком: была кошмаром любой вечеринки, водилась только с подонками и маргиналами… Я, как зверь, чуяла жалость со стороны чистеньких девочек и мальчиков, и им не стоило приближаться ко мне. Вот такая у меня была жизнь, Егор.
