Седьмое небо
Самолет, выполняющий рейс в Таиланд, вырулил на взлетную
полосу лондонского аэропорта Хитроу. Эммануэль была впервые в британской
столице. Запах новой кожи, плотно устоявшийся в автомобиле, освещение, так
непохожее на парижское, – вот и все, что она могла узнать и почувствовать за
несколько часов, проведенных в Лондоне. Она не понимала, что говорил ей
улыбающийся человек, провожавший ее к самолету, но это ее ничуть не беспокоило.
Сердце ее, правда, билось немножко сильнее, чем обычно, но не из страха – естественное
волнение чужестранца в незнакомой стране. Постепенно это волнение переходит в
какую-то эйфорию, ей начинает все нравиться: и голубая униформа персонала, и
ритуал проверки перед турникетом. Так все и надо, чтобы ей было хорошо и
покойно в том мире, который на двенадцать часов полета станет ее миром: миром с
правилами, отличающимися от привычных, правилами более строгими, но, может
быть, потому и более волнующими. А эта крылатая архитектура металла, отделившая
ее от прозрачного полудня раннего английского лета!
Место Эммануэль оказывается сразу же за перегородкой: здесь
взгляд пассажира упирается прямо в стенку. Экая важность! Эммануэль только бы
отдаться покою этого глубокого кресла, погрузиться в него, ощутить затылком
эластичность обивки и вытянуть поудобнее свои прекрасные длинные ноги – ноги
сирены.
Она еще не успела устроиться, а около уже стоял стюард:
показывает, как легким нажатием рычага кресло превращается в спальное ложе. А
потом запорхали руки стюардессы, устраивающей на полках багаж пассажиров. Здесь
же и легкая, из кожи молочного цвета сумка Эммануэль – все, что она взяла с
собой в кабину: она не собиралась ни переодеваться во время полета, ни писать,
даже читать ей не хотелось. Стюардесса лепечет по-французски, и последние
небольшие затруднения Лондона теперь исчезают…
Девушка наклоняется к Эммануэль: соломенные локоны
англичанки еще более подчеркивают смоль волос француженки. Обе они одеты почти
одинаково: на каждой юбка-оттоманка и белая блузка. Однако угадываемый под
блузкой англичанки лифчик лишал ее силуэт той легкомысленной свободы, по
которой можно было легко понять, что Эммануэль обходится без этой
принадлежности женского туалета. И если правила компании строго предписывали
первой наглухо застегнутый воротник, то корсаж второй был достаточно широко
распахнут, и внимательный наблюдатель, заглянув туда, мог получить полное
представление о том, как выглядит грудь юной француженки.
Эммануэль понравилось, что стюардесса молода и что глаза ее,
так же как и глаза Эммануэль, были окружены россыпью мелких, едва заметных
солнечных веснушек.
– Салон, – услышала она пояснения, – последний в самолете,
ближе всех к хвосту. Здесь немного больше трясет, но (в голосе стюардессы
зазвучала гордость) в салонах «люкс» пассажирам «Ликорна» обеспечен полный
комфорт – в туристском классе нет ни такого простора вокруг, ни таких мягких
кресел, ни занавесок, обеспечивающих полную изолированность от соседей.
Стыдиться ли тех привилегий, которые предоставлены Эммануэль
в числе других пассажиров салона «люкс»? Конечно же, нет, но от избытка
внимания Эммануэль начала испытывать почти физическую тяжесть.
А стюардесса уже расхваливала прелести туалетных салонов:
– Как только закончится набор высоты, пассажиры могут
пользоваться ими. Они многочисленны, расположены в разных отсеках корабля. Если
вы ищете общения, к вашим услугам два бара, вы можете побродить по всем
закоулкам самолета. Если же вы нелюдимы, то можно и никого не видеть, кроме тех
трех пассажиров, которые разделяют с вами вашу кабину. Может быть, вы хотите
что-нибудь почитать?
– Благодарю, – отвечает Эммануэль. – Вы очень любезны, но
мне что-то не хочется.
Она думала, о чем бы спросить, чтобы доставить удовольствие
очаровательной хозяйке. Поинтересоваться самолетом? С какой скоростью он летит?
– Примерно тысяча километров в час. И может находиться в
воздухе шесть часов без посадки.
Значит, с одной промежуточной посадкой полет Эммануэль
займет менее полу суток. Но – разные часовые пояса – она прибудет в Бангкок
только завтра утром, в девять утра по тамошнему времени. В общем, ей ничем
другим не придется заниматься, как только пообедать, заснуть и проснуться.
Двое детей, мальчик и девочка, похожие друг на друга так,
как могут быть похожи только близнецы, раздвинули занавеску. Типичные
английские школьники, светло-рыжие, старающиеся держаться с достоинством,
чуть-чуть высокомерно, но то и дело срывающиеся в каком-нибудь неловком жесте
или возгласе. Их места были отделены от Эммануэль узким проходом. Эммануэль,
стараясь, чтобы это было незаметно, принялась рассматривать своих попутчиков.
Но вот вошел последний из пассажиров, и внимание молодой женщины сразу же
переключилось на него.
Выше среднего роста, черноусый, с резко очерченным
подбородком, он возвышался над Эммануэль, укладывая на багажную полку черную
сумку, восхитительно пахнувшую кожей. И костюм, и внешность незнакомца были
отмечены Эммануэль. Хорош собой, элегантен, чего еще желать от соседа по креслу
в самолете!
Сколько ему могло бы быть лет? Лет сорок, а может быть, и
все пятьдесят вон какие усталые морщины вокруг глаз, морщины мудрости… С ним
мне повезло больше, подумала Эммануэль, чем с английскими ребятишками. Но тут
же усмехнулась своей поспешной симпатии: какая разница – ведь это всего лишь
одна ночь.
Блаженное безразличие, в которое она начинала погружаться,
прервалось лишь на мгновенье, когда Эммануэль увидела, как, покидая их отсек,
стюардесса задела колени невидимого пассажира, даже не задела – бедро,
прикрытое голубой юбкой, прижалось к мужскому колену. Но Эммануэль тут же
упрекнула себя за ревность и поспешила отвести взгляд. Строчка из чьих-то
стихов проплыла в ее голове: «Средь одиночества и пустоты…» Эммануэль тряхнула
головой, волосы упали на щеки, и вдруг занавеска снова раздвинулась. Юная
англичанка вернулась: «Не хотите ли, чтобы я представила вам ваших спутников?»
И, не дожидаясь ответа, произнесла какое-то имя. Эммануэль услышала что-то
похожее на «Эйзенхауэр», и почему-то эта фамилия тоже понравилась Эммануэль.
Она широко улыбнулась, и мужчина начал ей что-то говорить, но что? Стюардесса
пришла на помощь Эммануэль: она быстро расспросила своих соотечественников и,
повернувшись к пассажирке, рассмеялась, кончик языка промелькнул между крепкими
ровными зубами: «Никто из ваших соседей не знает французского! Вот хорошая
возможность попрактиковаться в английском!».
Прежде чем Эммануэль ответила, воздушная фея исчезла,
проделав на прощанье изящный пируэт. Эммануэль предстояло снова погрузиться в
одиночество.
Но мистер «что-то-вроде-Эйзенхауэр» все пытался говорить с
нею, старательно, чуть ли не по слогам, выговаривая слова. Эммануэль сделала
капризную гримаску и детским обиженным голосом протянула: «Je ne comprends
rien». Англичанин покорно замолчал.
