Начинается долгий разговор между Марио и беспрестанно
кланяющейся старухой. Она кланяется, чуть ли не переламываясь пополам. Наконец,
она удаляется в глубь барака, и они следуют за ней, не говоря ни слова. Они
идут по совершенно темному коридору, но Эммануэль кажется, что эта темнота
движется. Ей страшно.
Они входят в очень маленькую комнату, – и новое потрясение
для Эммануэль она видит двух очень старых и совсем голых мужчин, вытянувшихся
на длинных деревянных нарах. Взгляд Эммануэль с омерзением скользит по их
худым, с выступающими ребрами бокам и – о, ужас! – на секунду останавливается
на сморщенных, высохших признаках их принадлежности к мужскому полу. Она,
содрогнувшись, отворачивается – в следующей комнате, слава Богу, никого нет.
Старуха останавливается – именно сюда она их и вела. Снова низкий поклон, и она
исчезает.
– Что происходит? – встревоженно спрашивает Эммануэль. – О
чем она с вами болтала? И что мы собираемся делать в этом притоне? Здесь так
отвратительно.
Марио возражает.
– У вас предвзятые мысли, – говорит он. – Здесь все
обветшало, я согласен, но здесь чисто.
Появляется другая женщина, гораздо моложе первой, но зато
еще уродливей. Она вносит на круглом подносе лампу-спиртовку не выше стакана и
толщиной в палец, малюсенькие оловянные ящички, длинные высушенные пальмовые
листья и еще один предмет – длинную полированную трубку из бамбука. Она
напоминает флейту; кажется, что трубка запаяна с обеих сторон, но,
приглядевшись, Эммануэль замечает, что на одном конце просверлена маленькая
дырочка. Марио предупредил вопрос своей ученицы:
– Перед вами трубка для курения опиума, дорогая. Не правда
ли, красивая вещь?
– Трубка? Но куда же кладется табак? Не в эту же маленькую
дырочку?
– Туда кладут не табак, а шарик опиума. И надо сделать
только одну затяжку. Затем снова заправить. Но лучше вы сами попробуйте это
проделать.
– Неужели вы хотите, чтобы я курила опиум?
– А почему бы и нет? Я хочу, чтобы вы знали, в чем состоит
эта игра или, вернее, искусство. Ничем нельзя пренебрегать.
– А… если мне понравится?
– Что же здесь плохого? – И Марио рассмеялся. – Успокойтесь,
это не курение опиума. Это только прелюдия к нему.
– А что происходит потом?
– Узнаете со временем. Не будьте нетерпеливы. Церемония
опиекурения требует полного душевного спокойствия, даже отрешенности.
Эммануэль резко повернулась:
– А если мне понравится, я могу вернуться сюда?
– Конечно, – сказал Марио.
Казалось, его забавляли вопросы Эммануэль. Он смотрел на нее
чуть ли не с умилением. Она задала еще один вопрос:
– Я думала, что курение опиума запрещено.
– Конечно, так же как и внебрачные связи.
– А если сюда явится полиция, что нам делать?
– Мы отправимся в тюрьму.
Марио добавил с улыбкой:
– Но мы попытаемся сначала подкупить полицию вашими
прелестями.
Эммануэль ответила тоже улыбкой, но улыбка эта была скорее
скептической.
– Я замужем, значит, свою свободу мне придется купить ценой еще
одного нарушения закона.
– Ну, это преступление представители закона с божьей помощью
вам простят, тем более если они будут вашими соучастниками.
И, коснувшись рукою обнаженной груди Эммануэль, Марио
спросил:
– Не так ли?
Наконец-то Марио прикоснулся к ней – на лице Эммануэль
появилось томное, счастливое выражение, но тем не менее она покачала головой.
– Как, вы не согласитесь сослужить для нас троих эту службу?
Она поспешила его успокоить:
– Соглашусь. Раз вы этого хотите…
И, немного помолчав прибавила:
– А… сколько полицейских участвует обычно в таких облавах?
– О, не больше двух десятков.
Она рассмеялась.
Служанка между тем расположила посередине нар свой прибор.
Марио, обняв Эммануэль за талию, подвел ее к нарам.
– Вы устроитесь здесь.
– Я? Но здесь не очень-то чисто и довольно жестко.
– Зачем заведению тратиться на матрасы, когда этот дым
смягчает все углы и делает мягким самое жесткое ложе? И, кроме того, учтите,
матрасы трудно стирать, а нары легко скоблить ножом. Пусть эти соображения
успокоят вашу тревогу.
Эммануэль осторожно присела на краешек нар, а два ее
компаньона удобно вытянулись по бокам. Вершиной этого треугольника была лампа.
Эммануэль решила преодолеть свое отвращение и последовала примеру своих
спутников: вытянулась, оперлась на локти и подперла голову обеими руками. Она
не могла оторвать глаз от длинного пламени, прямой струей поднимающегося от
лампы. Пламя словно гипнотизировало ее.
Китаянка опустилась на колени возле их ложа и открыла один
из ящичков. Что-то густое, непрозрачное, похожее на темный мед, наполняло его.
Женщина подцепила на кончик длинной иглы частицу этой массы, подержала ее
некоторое время над лампой, затем обернула кусочком волокнистого пальмового
листа и снова поднесла к пламени. Темная капля потрескивала, набухала,
приобретая удивительные оттенки, бросающие на все окружающее чарующие отблески;
капля будто оживила все вокруг себя.
– Как прекрасно, – прошептала Эммануэль. Она подумала, что
это зрелище столь привлекательно только для нее, пришедшей сюда в первый раз.
«Это как драгоценный камень, что-то всегда говорящий тебе. Но камни не такие
живые и красивые. Двадцать полицейских, – спохватилась она. – Это многовато…»
Но чтобы спасти Марио от тюрьмы… она согласна.
Ей стало жалко, когда служительница культа, придав капле
опиума форму поблескивающего цилиндра, отняла ее от огня и поднесла к отверстию
трубки. И вот трубка подана Марио. Он прижал к ней губы, сделал глубокую
затяжку.
– Теперь ваша очередь, – сказал он, – Не выпускайте дым
через нос, не задыхайтесь, не кашляйте. Дышите медленно и глубоко.
– Я никогда этому не научусь.
– Это неважно. Мы ведь просто решили поразвлечь вас.
Служанка стала готовить вторую трубку. Снова коричневое
солнце загорелось на конце волшебной палочки, набухающее, трепещущее, словно в
чаянии грядущих наслаждений. «Наверное, вот так же набухает и трепещет там, во
мне. – подумала Эммануэль. – Вот так же мое тело ждет удара, который вот-вот
обожжет его. Как приятно чувствовать, как растет горячая влажность там внизу,
по мере того как набухает и вырастает эта капля.» Обряд ей понравился: ей
казалось, что ее медленно и торжественно готовят к публичному любовному
действу. Она крепко сжала свою грудь, она была на верху блаженства. Для полного
счастья не хватало одного – присутствия рядом прекрасного существа, юного и послушного,
с лицом самой невинности и радостно-бесстыдным, готовым на все телом. И она
сама, и Марио, и Квентин медленно раздевались бы, забавлялись бы каждый с этим
созданием по очереди или все вместе – как кому заблагорассудится, каждый по
своему вкусу. Какая жалость, что ее ментор не предусмотрел этого! Она хотела
упрекнуть его, но не решилась. И все-таки ей так хотелось прижать свои ноги к
женским ногам, раздвинуть пальцами горячую влажную плоть, что даже китаянка
показалась ей в эту минуту почти красавицей.
