Ей снова была предложена трубка. Огонек горел, но затяжки не
получилось. Не было тяги, и китаянка снова пронзила красноватую жемчужину
стальной иглой. Со второй попытки дебютантке удалось сделать маленькую затяжку.
Довольная, она рассмеялась.
– Мне нравится вкус, – объявила она. – А еще больше запах.
Напоминает карамель, но только немного царапает горло.
– Надо запивать чаем.
Марио распорядился, служанка вышла и вскоре вернулась с
тремя маленькими, расширяющимися кверху чашками без ручек и таким же маленьким
кипящим самоваром. Чайник-лилипут был доверху наполнен зеленым чаем. Осторожно
она плеснула туда кипящую воду и разлила по чашкам: зелье приобрело медный
цвет. Мощный аромат поднялся над чашками: пахло скорее жасмином, чем чаем.
Эммануэль прихлебнула, обожглась и вскрикнула.
– Надо втягивать воздух губами одновременно с глотком, чтобы
остудить чай, – наставительно сказал Марио. – Или, точнее, чтобы пить кипящий
чай безболезненно. Вот так.
И, взяв чашку, он с шумом втянул в себя воздух.
– Но это же признак дурного тона, – возмутилась его
сотрапезница.
– В Китае это считается вежливостью.
Возбужденная неведомым прежде опытом, Эммануэль хотела
повторить его.
– Я уверена, что на этот раз увижу потрясающие видения! Что
мне может пригрезиться?
– Ничего. С первого раза опиум не дает видений. Он только
просветляет вас, избавляет от телесных недугов и психологической немощи. Во
второй раз, чтобы был эффект, надо выкурить несколько трубок.
– Ну, так я их выкурю!
– Вы выкурите еще одну и все. Если сегодня вы пойдете
дальше, то единственным удовольствием, которое вы получите, станет то, что я
буду крепко обнимать вашу голову, пока вас будет выворачивать наизнанку.
Эммануэль не очень огорчил запрет – новая трубка стоила ей
приступа кашля и понравилась гораздо меньше. А Марио и Квентин даже и не
пытались повторить первый опыт.
– Вы так боитесь отравиться? – поддразнивала их Эммануэль.
– Дорогая моя, – степенно возразил Марио. – Сейчас вы
узнаете великую тайну. Дело в том, что в больших дозах опиум лишает своих
поклонников половины их мужских качеств. А мы, насколько вам известно, пришли
сюда для радостей физических, а не духовных.
– Ах да, – Эммануэль стало неловко. Теперь, когда ее желание
прошло, она подумала, что эта рамка плохо подходит для праздника любви. И еще
она спрашивала себя, какая же роль ей уготована при этом.
– Вы не забыли? – заговорил Марио тихим, но внятным голосом,
– Вы спрашивали нас, как мы устраиваемся с нашими мальчиками. Ну так вот, та персона,
которая как вы могли убедится, так великолепно царствует в этой тайной
курильне, также растит здесь для мирного отдыха хорошо сложенных юнцов. Сейчас
по нашей просьбе она и предоставит их нам в полном ассортименте.
Он сказал служанке несколько слов, и та улетучилась. Вскоре
она вернулась с морщинистой китаянкой, сразу же возобновившей свои поклоны.
Марио произнес что-то, старуха снова поклонилась, затем издала какой-то тонкий
визг. Подававшая трубки уродина засуетилась.
– Вдова говорит только по-китайски, – пояснил Марио. –
Причем на таком диалекте, которого никто из нас не знает. Она позвала другую,
чтобы переводить.
– А на каком же языке вы говорите с ними?
– На сиамском.
Он снова обратился к хозяйкам. Фразы облетали полный круг,
за это время подвергаясь, очевидно, известным метаморфозам. После нескольких
минут обмена мнениями Марио доложил:
– Она ответила на мою просьбу другим предложением: это в
правилах здешнего общества…
– Что же она вам предложила?
– Разумеется, девиц. Я высказал ей нашу настоятельную
потребность. Тогда она предложила посмотреть галантные фильмы.
– О, – сказала Эммануэль. – Не так уж и плохо.
– Мы пришли сюда не за такой безделицей. Еще она предлагает
нам живой спектакль: две юные девушки будут нежно любить друг друга на наших
глазах. Но в этом нет ничего интересного для вас, Эммануэль? А?
Она сделала гримаску, которую можно было понять как угодно.
Марио возобновил переговоры и снова дал о них отчет:
– Я сказал ей, что нам требуются мальчики от двенадцати до
пятнадцати лет с тонкими умелыми языками, аттическими ягодицами, с живыми
характерами и крепкими членами.
Инстинктивно Эммануэль полностью обнажила грудь. Старуха
пристально посмотрела на нее и заговорила снова каким-то резким, ударившим
молодую француженку тоном. Служанка перевела, и Марио ответил одним словом.
– Что она сказала? – поинтересовалась Эммануэль.
– Она хотела знать: эти мальчики нужны для меня или для вас.
– И… что же вы ответили?
– Для обоих.
Эммануэль показалось, что стены покачнулись. Может быть, это
опиум? Да нет, не может быть, Марио ведь предупреждал…
Старуха снова затя??ула свое. Она стонала, подобно пророку
Иеремии, беспрестанно кланялась и закончила свои псалмы, воздев к небу руки.
– Чувствую, что мы не договоримся, – сказал Марио еще до
того, как ему начали переводить.
– Так и есть, – вскоре подтвердил он. – Эта старая карга
продолжает утверждать, что у нее на эту ночь не осталось никого из
воспитанников. Достойные чужестранцы уже опустошили ее конюшню. Сдается мне,
что она на самом деле попросту набивает цену.
Он снова пустился в дискуссию. Последовали новые жесты
отчаяния. Марио долго не сдавался, но в конце концов объявил своим друзьям:
– Она ничего не хочет знать. Поищем счастья в другом месте.
Он о чем-то долго объяснялся с Квентином.
– Он настаивает на том, чтобы остаться тут, – сообщил Марио.
– Он уверен, что в конце концов получит то, чего добивается. Я в этом
сомневаюсь, но это его дело. Я предлагаю оставить его здесь, а мы с вами
пустимся в новый путь. Как вы считаете?
Эммануэль ничего другого и не желала. Ее начала тяготить
атмосфера этого барака. Но совершенно неожиданно она почувствовала
разочарование, даже уколы совести при расставании с Квентином. «Нет, это уж
слишком, – тут же упрекнула она себя. – Я приняла его как несносного
самозванца, как докучливого визитера, меня злило его присутствие, за весь вечер
мы не обменялись и десятком слов. И вот теперь я совсем слабею при расставании
с ним! Это чересчур. Надо собраться…»
