Марио вытянулся на полу у ног Эммануэль, положил голову на
ее колени.
– Может быть, явление вашей вызывающей наготы на этих камнях
вернет истомленному, усталому от цивилизации человечеству отвагу и любовь к
опасности.
Он поднялся, теперь, он возвышался над Эммануэль.
– Если роль интеллекта заключается в том, чтобы открыть
истину, он должен признавать для решения задачи только один метод – не
закрывать глаза; только одно правило – никогда не лгать. Чего же проще –
скажете вы. Как бы не так!
Он пожал плечами:
– Только терпение! Вы же знаете, что сказал один из ваших
коллег-математиков: «Истина никогда не торжествует, но ее враги однажды
умирают».
Внезапная мысль, казалось, развеселила Марио.
– Кто знает, может быть, осталось совсем недолго до этого
времени, – он улыбнулся своему видению, – В эпоху, которая роботов предпочитает
человеческим существам, мы должны поспешить испытать свое тело, прославить его
возможности и мощь, если мы хотим остаться во главе мира. Мы уже знаем, что
наше самое яркое отличие от другой фауны связано с нашей способностью пить,
даже не испытывая жажды заниматься любовью независимо от сезона, в любое время
года. И я не удивлюсь, если – и не в таком уж далеком времени – единственная
возможность отличить человеческое существо от машины будет основываться на
давнем стремлении нарушить упорядоченную сексуальную жизнь безумством эротики.
Не сомневаюсь: заисторические андроиды, которые когда-нибудь поведут
космические корабли к далеким Вселенным, приобретут в один прекрасный день
возможность воспроизведения неполовым путем. Но до тех пор, пока натуральному
пути они не начнут предпочитать мастурбацию, пока их женские особи не
почувствуют вкус любовного сока их партнеров на своих губах, – мы будем
оставаться победителями в игре!
Эммануэль выглядела восхищенной этой неожиданной глубокой
мыслью.
Марио остановился, но не надолго. Тема не отпускала его.
– Человеку нужны не только бесконечный ряд чисел и
синхротроны, стероиды и пересадки сердца. Наверняка это хорошо, если он
улучшает обмен веществ в своем организме и подчиняет себе мезоны и молекулы. Но
в этом мире, где тебе известно все: и каков у тебя резус-фактор, и какова длина
волны твоих желаний и чувств, – больше, чем когда-либо на нас лежит долг
сохранить ценности жизни.
Он продолжал со все возрастающей страстностью:
– Во всех изменениях, которые могут происходить, – в
изменениях формы, в заменах хромосом, в изменениях структур атомов, – мы ни в
коем случае не должны потерять ту драгоценную нить Ариадны, которая спасет нас
от смертельных ударов о стены наших темниц. Эта нить – любовь к красоте, любовь
к любви – не наша врожденная способность, не талант, данный, нам априори. Это
самое прекрасное из всех произведений искусства – искусство, творимое людьми,
творящее людей; искусство, создающее человека искусства! Искусство любить наше
тело – подлинного властителя вечности, победителя вечности! Только произведение
искусства может победить смерть. Смерть страшна, когда после себя вы оставите
только то, что вы есть. Но как высоко вознесетесь вы над земным прахом, если
это тело, которому судили лишь покаянные одежды да саван, ваши поступки
превратят в нечто другое: когда под резцом скульптора, а скульптор это вы, ваша
жизнь, – ваша любовь превратится в изваянную из бессмертного мрамора Красоту.
Марио развел руки, обратил свой взгляд к небу и шепотом,
словно голос отказался ему повиноваться, прочел:
«До того, как погаснет солнце. И померкнут луны и звезды…»
Эммануэль, слушавшая его все это время, обхватив колени
руками и опустив голову, взглянула на Марио. Она вспомнила берег клонга и его
тогдашние речи. А он продолжал:
– Всему приходит свой срок в определенный момент. Даже
христианству. Когда-то к смертным, отягощенным страхами, подозрительностью,
суевериями, недоверчивостью, явился человек и сказал: «Любите друг друга! Вы
единственный род, созданный для братства: нет избранных, нет рабов, нет
проклятых. Я освобождаю вас от ваших призраков, избавляю от ваших идолов и
мнимой тяжести ваших долгов. Вы больше не найдете никаких ответов у ваших
жрецов с их храмами и священными книгами; теперь вы должны сами спрашивать
себя, даже понимая, что, может быть, и не найдете единственного ответа. Но
вопрошайте все время, лишь в беспрестанных поисках заключается ваше бытие и
ваше освобождение». В те дни мир шагнул вперед. Но затем Евангелие стало
постепенно утрачивать свою силу и свой смысл, яркое, свежее вероучение
превратилось в свод принудительных правил, где всякая радость жизни объявлялась
грехом. Мессия служил эволюции, его Церковь мешает ей. И сегодня вам предстоит
нести благую весть. Весть Любви. Любви, свободной от всякого стыда, любви, чей
лик не смогут исказить никакие фарисеи. Любви, избавляющей от страха и тайны,
от слабости. Любви ради Жизни. «Наслаждайся жизнью со своей женой, которую ты
любишь», – говорил Соломон. Да, не бесплотное стремление к небу, а любовь к
жизни, к живому – вот что важно: «…Ибо живой пес лучше мертвого льва». Итак,
тело, плоть наша бренна лишь потому, что мы презираем его, его требования мы
считаем ничтожными, и они действительно становятся ничтожными. Но как только
его Закон мы положим в основу мира, мы сможем сказать: «Я слышу голос своего
тела, повинуюсь ему, и поэтому моя жизнь не будет прожита зря!». И я говорю
вам, Эммануэль, – мне нечего стыдиться, если в основу будущего я ставлю ваше
прекрасное тело.
Чувствовалось, что Марио устал. Он заговорил теперь гораздо
спокойнее:
– Проповедник вряд ли мог продвинуться дальше, к эросфере,
которая, по сути, есть один из этапов ноосферы. Эротизм, который мы вполне
можем называть эволюцией, есть ведь не что иное, как одухотворение косной
материи. Но наш мозг, наш разум недостаточен, чтобы сделать нас всесильными,
нужен фитиль, бикфордов шнур. Этот фитиль – пол. Он поможет нам раздвинуть
границы природы. Без него человек не полон. Человек превосходит ангела,
превосходит кибернетическую машину только тогда, когда он сплетается в
объятиях. Фаллос вот наш шанс. Без него мы были бы всего лишь машинами с
ледяными чреслами.
На мгновение Марио снова превратился в наставника:
– Говоря вам о поле и разуме, об интеллекте и либидо, я,
конечно, надеюсь, что в размышлении о двух этих, так сказать, субстанциях вы ни
в коем случае не спутаете эротизм как искусство со стремлением к удовольствию.
Большинство людей попросту проматывают свою чувствительность: они относятся к
ней в лучшем случае как смышленые обезьяны. Эротизм – это ведь прежде всего
образ мыслей, достойный человека. Запомните одно: истинный облик эротизма – не
чувственность, а любовь.
В голосе Марио вдруг зазвучала обида:
– Разве я казался вам бессердечным фанатиком? Я, желающий
лишь избавить людей от страданий. Я верю в то, что они имеют право на счастье;
и верю, что это счастье возможно. Что вы, Эммануэль, сможете стать счастливой,
если только вас не оставят смелость и любопытство. Им надо только освободиться
от прошлого, приспособить навстречу новому свои законы, свое мировоззрение и
мироощущение. Им надо отказаться – вам как математику будет понятно мое
сравнение, – усмехнулся Марио, – от четырех правил арифметики и постичь высшую
математику чувства и разума. Конечно, надо быть героем, чтобы отказаться от
привычного, от повседневного, от затверженного. Но ведь все это приводило лишь
к страданиям, а человек обязан быть счастливым. И любовь, которой я обучаю вас,
дает счастью еще один шанс осуществиться!
