– О, понимаю. Марио раструбил повсюду…
– Вы совсем не похожи на других женщин.
– Чем же я отличаюсь от них?
Он снова вздохнул:
– Я все еще не могу поверить, что вы здесь. Что я могу
видеть вас под вашим платьем совершенно обнаженной…
Внезапно Эммануэль надоел этот унылый певец.
– Вы можете видеть меня еще более обнаженной. Каждое утро.
На пляже.
Ее глаза уже бегают кругом, стараясь отыскать кого-нибудь,
кто мог бы ее избавить от докучливого собеседника. Куда запропастился Марио?
Как гнусно с его стороны бросить ее здесь на милость всяких кретинов!
Она убегает. Она идет прямо вперед. Она проходит мимо людей,
у которых как будто нет другого дела, чем слоняться по дворцу, не обращая на
нее никакого внимания. Словно здесь собрались два братства, каждое из которых
ведет жизнь по своим правилам, совершенно не соприкасаясь с другим. Это
ощущение вызвало в памяти Эммануэль старый замок на Луаре. Вместе с туристами
шла она вслед за гидом, не слушая ни его объяснений, ни оживленных
перешептываний ее товарищей по поездке. И вдруг на лужайке возле замка она
увидела владельца. Он сидел за маленьким столиком, попивая чай, поглаживая собаку
и не обращая никакого внимания на проходившие мимо толпы туристов…
Двое мужчин в смокингах и молодая женщина в вечернем платье
остановили ее, пытаясь что-то объяснить на нескольких языках. Наконец один из
них, перейдя на вполне приличный французский, поведал ей, что они ищут
подходящую девушку, чтобы вне дворца, на какой-нибудь лужайке, составить
«четверку». Предложение выглядело соблазнительным, но именно сейчас, когда
случай сам подвернулся, она заколебалась: может быть, не надо так легко
откликаться на приглашения.
Пока она размышляла, появилось другое трио и, не говоря ни
слова, потащило ее через анфиладу комнат. Эммануэль не успела опомниться, как
оказалась перед полуоткрытой дверью, из-за которой доносились взрывы смеха и
музыка. Они вошли, и картина, развернувшаяся перед Эммануэль, заставила ее
вскрикнуть от изумления.
На широком, покрытом мехом диване развалилась со своей
всегдашней полуулыбкой Ариана де Сайн. Рядом с ней – двое мужчин, так же, как и
она, совершенно голые.
Услышав вскрик Эммануэль, Ариана приподнялась на локте и,
ничуть не удивившись, радостно закричала:
– О, наша непорочная дева! Присоединяйся-ка к нам! Боже мой,
какой наряд! Снимай его поскорее.
В правой руке Ариана с элегантной непринужденностью держала
напряженный символ мужской мощи одного из своих соседей по дивану, на левой
груди покоилась та же деталь другого. Все трое радостно улыбались Эммануэль.
– Попробуй-ка мангового пирожного, – продолжала Ариана. –
Ты, верно, умираешь с голоду. И глотни шампанского. Это папский сорт.
Глазам Эммануэль было больно от внезапного света: с самого
прихода в Малигат она видела только тусклое освещение залов и переходов. В ее
представлении Малигат был как бы царством тени и сумрака. Но теперь вокруг нее
было столь ярко освещенное пространство, что в первую минуту ей подумалось, что
ее привели на сцену или киносъемочную площадку. Свет был так ярок, что
Эммануэль даже не могла понять, как высок потолок этого зала; его пространство
было причудливо декорировано. Такое может только присниться – картина Клее на
дверях буддийского храма. Одна стена была безупречно бела, гладко оштукатурена;
в середине другой этрусский рельеф изображал обнаженных танцовщиков; третья
сверху донизу была завешана богато расшитыми коврами, под которыми трудно было
угадать двери. Связка позолоченных или эмалированных шестов, которые Эммануэль
приняла сначала за алебарды, в действительности оказались галерными веслами.
Они, словно дамоклов меч, нависли над монументальным ложем Арианы и ее
обожателей. Кроме этого ложа в комнате не было никакой мебели – лишь множество
широких ларей или сундуков из черного дерева, кожи, бронзы. За ними, как за
столами, располагались гости, пришедшие раньше Эммануэль. Они пили, весело
беседовали и поглядывали на Эммануэль любопытствующими глазами.
– Приветствую вас под моим кровом, – раздался за ее спиной
незнакомый голос.
Эммануэль помертвела: да это, должно быть, сам принц! Она не
решилась повернуться к нему, и тогда он сам обошел ее и, остановившись перед
нею, внимательно осмотрел все: лицо, грудь, живот, ноги – всю, от макушки до
ступней. И она снова почувствовала себя участницей некоего конкурса. И хотя она
тут же утешилась мыслью, что в этом конкурсе ее ждет победа, голос ее прозвучал
как-то жалобно:
– Я пришла сюда с маркизом Серджини. Он говорил мне…
– Я знаю, – прервал ее принц. – Благодарю вас, что вы
приняли мое предложение. Надеюсь, все, что здесь происходит, вам нравится?
Она улыбнулась, прежде чем ответить. Принц продолжал
сверлить ее внимательным взглядом. Она подыскивала ответ понеопределенней, но
тут хозяин дома показывает ей жестом в направлении большого дивана, и она, все
еще молча, смотрит туда.
Первый мужчина уже соединился с Арианой, в то время как
второй устроился между ее грудей. Молодая графиня извивается, корчится,
выгибается дугой, ни один ее мускул не остается без работы.
– А вам не хотелось бы присоединиться к ним? – спрашивает
принц.
«Ни в коем случае» – думает Эммануэль, но вслух отказываться
не решается.
– Вам будет гораздо удобнее, если вы снимете одежду, –
следует новое предложение. Не заставляя себя просить дважды, Эммануэль
расстегивает пояс, ищет взглядом место, куда бы можно его положить. Принц
протягивает руку. Туда же следует и брошь, скреплявшая платье у плеча. Длинной
волной туника скатывается к ее лодыжкам и ложится у ног нежно-зеленой пеной.
Эммануэль застывает, вытянувшись в напряженном ожидании.
Принц восхищен и не скрывает этого. «Что же дальше?» –
спрашивает она себя.
Занимавшийся бюстом Арианы встает, подходит к ней, берет за
руку. Она послушно следует за ним. Он укладывает Эммануэль на диван,
раскидывает ее ноги так, что вся ее выставка жемчужин мерцает перед ним на фоне
черного руна. Мужчина опускается на колени, она чувствует прикосновение его
языка. Она закрывает глаза, отдаваясь этой ласке, сосредоточившись только на
ней. Она досталась умелому мастеру: вскоре она уже была лишь наслаждающимся
телом, забывшим все свои недавние страхи и тревоги, сотрясающимся от криков:
«О, как хорошо! Я уже… уже…»
Он оставляет ее лишь после того, как силы почти покидают ее.
И все-таки, ощутив прикосновение его древка к своим бедрам, она протягивает
руку, и ее цепкие пальцы ведут его к только что подготовленному полю битвы. Он
согласен и принимается за нее осторожно, медленно, сдерживая себя, пока громким
стоном удовлетворенного сладострастия она не дает ему сигнал, и тогда шлюзы
открываются, и пряный поток, который она так любит чувствовать ртом, хлещет в
тайные закоулки ее тела.
