Эммануэль хотела бы усмехнуться, но ей было грустно. Принц
как будто хотел ее утешить:
– Ваш соотечественник Батай сказал очень мудро:
«Не хочу показаться хвастливым, но по мне смерть – самая
смешная штука в мире».
– Мне так не кажется, – сказала Эммануэль.
Принц улыбнулся. Она вздохнула.
Какой-то мужчина подошел к ним, присел рядом. Он был
блондин, что называется, тицианова цвета, короткая прическа делала его очень
моложавым. Эммануэль он заинтересовал.
– Майкл, – сказал принц, – я думаю, ваша компания интереснее
для молодой леди, чем моя. Пожалуйста, развлеките нашу гостью…
Эммануэль громко запротестовала: она вполне довольна
обществом принца, и ее совсем не надо «развлекать». Но хозяин праздника твердо
взял ее за руку и вложил ее ладонь в ладонь молодого человека.
– Давайте, – сказал он, – поплавайте с моими лебедями.
Вода в бассейне соблазняла светом белых лотосов и отраженным
лунным сиянием. Эммануэль попробовала ее ногой – совсем теплая. Она повернулась
к новому пришельцу, как бы спрашивая его согласия. Ответом была одобряющая
улыбка. Она высвободила руку, сделала несколько шагов и потянулась у плечу
отстегнуть золотую сову.
Несмотря на то, что большую часть вечера она провела
совершенно обнаженной, ей казалось, что раздеваться сейчас здесь, в парке, в
мерцающем мраке – действие более смелое, более возбуждающее, чем сама нагота.
Архаический стыд замедлил движения ее пальцев. Потом она увидела, что мужчины
ждут; ждут, чтобы она подарила им зрелище этого магического преобразования что
за могучий стимул! И это сделало раздевание полным смысла, превратило его в
эротический акт со своими правилами протокола, со своими торжественными
прелюдиями. Она могла создать рождающуюся красоту, красоту в становлении, более
совершенную, чем красота явленная, неподвижная, завершенная.
Эммануэль распустила пояс, и легкий ветерок поднял ее тунику
прежде, чем она соскользнула с талии. На мгновение материя обвила бедра,
образовав складки, подобные тем, какие создают скульпторы, когда хотят окутать
бедра своих Венер. Она выглядела сейчас, как мечта, принесшаяся в наши дни из
далеких времен античности.
Два свидетеля безмолвно смотрели, как видение входит в воду.
Вода бассейна колебалась, дробя, рассеивая этот образ. Только черное облако
волос оставалось на поверхности, как черное пятно от погружающейся в пучину
древней триремы с амфорами, украшенными изображениями юных дев и их священными
танцами и мечтами о дальних островах…
Майкл сбросил одежду и присоединился к Эммануэль среди белых
цветов лотоса и упавших в воду лепестков жасмина, все еще наполнявших воздух
своим ароматом. Они отдались воде, иногда хватаясь руками за свисающие ветви
каких-то растений, или, играя, подныривали под огромные листья водяных лилий,
способных, казалось бы, выдержать вес взрослого человека. Принц ушел. Тела
купающихся приблизились друг к другу. Эммануэль осмелела и прикоснулась к
длинной и крепкой флейте, на которой мужчины играют песнь любви. Он неуклюже
попытался овладеть ею в воде, но тела их скользили, а он был слишком нетерпелив
и напорист. Все-таки ему удалось проникнуть в нее и вырвать крик наслаждения и
одновременно боли. Она взмолилась о пощаде, и он вынес ее на парапет. И лишь
там она начала свои ласки и языком, и пальцами, и бедрами, и животом, а потом
сжала руками свои груди, и он вошел в эту узкую лощину. Она сдавила его там изо
всех сил и была вознаграждена за это длинной пряной струей, ударившей в ее
сложенные в виде чаши ладони. Она поднесла их к губам, потом предложила
возлюбленному:
– Хочешь капельку?
Улыбаясь, он покачал головой и, прижавшись щекой к ее щеке,
наблюдал, как пьет Эммануэль этот напиток. Ее влажные локоны покрыли его, так
что они представляли собой странную фигуру с двумя туловищами и одной головой.
Она вздрогнула, почувствовала озноб, и тогда он лег на нее,
согревая своим телом, вытянулся на ней, и они лежали так, лаская друг друга.
Орион стоял над ними со своим туманным мечом и сапфирами вокруг пояса, и
Эммануэль повторяла как заклинания их таинственные, подобные каббалистическим
формулам имена: Анилам, Алнитак, Минтака…
И разум ее погрузился в забвение…
* * *
Она очнулась в ужасе, не понимая, что она делает здесь, в
этом парке, придавленная к земле телом никогда не виденного ею прежде мужчины,
который, может быть, мертв… Потом память вернулась к ней, тревога рассеялась,
но оставаться здесь ей больше не хотелось. И она попросила своего спутника
отпустить ее восвояси. Она устала. Ей хочется спать, спать в своей постели,
спать долго-долго, как сурок в норе.
Он стал отговаривать: еще рано, лучше дождаться начала дня.
Эммануэль была раздражена и раздосадована. Она лучше попытается разыскать
Марио. Она оделась, и прикосновение материи к коже несколько успокоило ее.
Возвращаясь во дворец, она вспоминала о ванных комнатах с их золотом и
серебром, где прислуживали юноши и девушки с округленными от восторга и желания
глазами. Она заглядывала в комнаты, наконец, нашла то, что искала, и оставила
свой эскорт у двери, попросив не дожидаться ее.
Наполнила ванну почти кипятком и потом долго занималась
своим туалетом: высушилась, напудрилась, надушилась, сделала себе массаж, с
нежностью лаская свое тело. Она уже приготовилась провести здесь остаток ночи,
но вдруг в дверях возник принц, несомненно, предупрежденный Майклом.
– Там столько жалоб на то, что вас монополизировал кто-то.
Вы не хотели бы вернуться и прекратить эти жалобы?
– Я только что проходила по дому, и мне не встретился ни
один мужчина. Я решила, что все они отправились спать.
– Я собрал в удобном месте нечто вроде гетериона. Его
участники относятся к играм прошедшего вечера как к прелюдии основного. Я
думаю, нет ничего лучше, чем присоединиться к ним.
– Только скажите мне, кто был тот прелестный мальчик,
которого вы представили мне в парке?
– Майкл? Я думал, вы знакомы. Он морской атташе Соединенных
Штатов.
Эммануэль вздрогнула. Брат Би! И она любила его, ничего не
подозревая! Как могла она быть столь слепой? Те же глаза, та же улыбка, те же
губы, эти короткие волосы… Та же манера разговаривать. Это был не брат, это был
двойник Би! И она не сумела его узнать!
Удрученная, не замечая ничего вокруг, шла она следом за
принцем, пока они не остановились перед массивной, из мореного дуба, дверью.
Дверь была украшена столь причудливыми узорами, что будь Эммануэль в другом
настроении, она долго изучала бы их таинственные письмена.
Принц толкнул дверь, пропуская гостью вперед. Она
вздрогнула: кондиционеры делали здесь воздух прохладным, но тяжелый острый
запах, запах Китая, какая-то смесь имбиря и шалфея, запах трав, а не цветов,
окутал ее и, казалось, пропитывал ее кожу. Все было подернуто красноватой
туманной дымкой.
