Я научилась, и довольно быстро, разделять это ощущение: я
трепетала, как струна. Сначала, правда, было немного страшновато, но вскоре мое
воображение разыгралось: аппетит приходит во время еды. Как было здорово, сидя
в автомобиле, мчавшемся сквозь ночь, между двумя самыми близкими друзьями
своего жениха, сжимать под вечерним платьем свои ноги! Я никогда не делилась с
ним и не просила его об этом. Но в один прекрасный день это новое, незнакомое
прежде чувство свободы переполнило меня и дало совсем неожиданное удовольствие.
И вот я ехала в этой машине, все время думала о Жильбере, у меня просто все
раскалилось между ногами при мыслях о нем. Но в то время я украдкой старалась
все больше искушать моих спутников, – а то, что я для них великий соблазн, это
я понимала. То как бы случайно коснусь грудью руки, то прижмусь плечом к плечу…
А если мы ехали издалека, я обязательно засыпала и клала голову кому-нибудь из
них на плечо, и мои волосы щекотали его шею. И если рука одного из них
оказывалась, совершенно случайно, разумеется, на моей развилке, то я уж
позволяла ей там как следует отдохнуть и отогреться… Я уже совсем была готова
лечь в постель с одним из них, но у них не хватало решимости. Когда мы
прощались у ворот моего дома в полной темноте и безмолвии, я позволяла им
целовать меня в щеку и так крепко прижимать меня к себе, что они должны были
понять, какие желания меня обуревают.
На следующий день я рассказывала Жильберу, как мне нравятся
его друзья и как намокают мои трусики, когда я сижу между ними, сжатая с обеих
сторон, как ветчина в сэндвиче; после таких рассказов он еще больше влюблялся в
меня, и всякие чудесные мысли рождались в моей голове…
Все так и продолжалось, его друзья часто провожали меня, и с
каждым таким провожанием мое желание все увеличивалось. И вот однажды ночью
один из провожатых прикоснулся ладонью к моей груди; я не стала ему
противиться, и тогда он начал расстегивать мое платье, путаясь в крючках, а я
почти бессознательно стала помогать ему. И вот он ласкает меня, проводит рукою
по моей коже и замирает, нащупав сосок и сжав его пальцами, словно понимая, что
на первых порах этого для меня достаточно – я уже была готова. Не помню, как
долго продолжалось это состояние. Автомобиль медленно двигался дальше, водитель
смотрел на дорогу, но я чувствовала, как он напряжен, и обмирала от
предвкушения. Машина резко остановилась. «Боже, – подумала я, – я не скажу ни слова,
ведь они знают, что им надо делать. Но если они испугаются, я возненавижу их».
Потом я подумала, что неплохо было бы повстречать Жильбера сразу же после того,
что приключится, но тут же устыдилась: это уж – зайти слишком далеко.
Они не очень торопились, ну и пусть! Первый все играл моими
сосками, а второй, водитель, сидел и смотрел на нас. Я хотела отдаться им
совсем голой я знала, как их мучает представление о моей наготе. Раньше я
наслаждалась этими пытками, дразня их своими обнаженными ногами, вдруг
появлявшимися из-под вечернего платья. Но теперь я хотела, чтобы они видели не
только мою грудь, но и всю меня, чтобы они ощупывали меня и спереди и сзади, я
хотела чувствовать их руки на себе, горячие руки не Жильбера, не того, кому я
«вручена» и кому я изменяю еще до того, как стала его женой. Только вы,
неверные жены, можете понять, что я тогда испытывала! Да нет, даже вы не
можете. Отдаться друзьям своего жениха, который притворяется, что доверяет тебе
так, как можно доверять только невесте: конечно, неслыханно, что такой надежный
эскорт, такая молодая женщина могут уничтожить целый миф несколькими удачными
движениями – да вы не имеете ни малейшего представления о том, какая
восхитительная мечта вот-вот осуществится! Я посмотрела на свои ноги. Человек за
рулем смотрел на них же. Как возбуждающе они выглядели! Извиваясь под ласками,
я плавно подняла платье. Я хотела, чтобы они увидели мою бородку, все еще
упакованную в кружевные трусики. Я подалась вперед, и тотчас же рука отпустила
мою грудь и рванулась вниз, к моему гроту любви. Потом они открыли дверцу
автомобиля, вынесли меня оттуда и в тени деревьев уложили на ложе, сотворенное
ими из сброшенной тут же своей одежды. И принялись за меня. Они пропустили меня
через весь свой секс-репертаур, и все это молча, не обменявшись ни словом друг
с другом, не говоря уж обо мне. И так мы лежали там, замерзшие, покрытые
грязью, потом и семенем, совершенно измученные, спина моя болела. Но как мы
смеялись потом! Как смеялись! А я смотрела на себя с восхищением: вот она я в
чем мать родила, с отпечатками веток и листьев на всем теле, ночное чудо,
хорошенькая пай-девочка, раздвинувшая ноги на влажной пряной земле перед двумя
мужиками, пьяная от счастья и собственной отваги.
Эммануэль не прерывала Ариану. Она слушала, лежа на животе,
опираясь на локти, похожая на сфинкса, готового заниматься любовью.
– Ну, после этого Жильбер и я вполне созрели для брака. Я не
стала ему ничего рассказывать и его друзья, разумеется тоже. Зачем? Быть его
женой – как я хотела этого – оказалось праздником! Сначала мы вели себя как все
молодожены: не могли оторвать глаз друг от друга, и дни и ночи наши сердца
бились рядом. Но потом мы вспомнили об оставшейся части человечества и вскоре
убедились, что среди них, друзей и посторонних, много тех, кто заслуживает
нашей любви. И поиски их – это и есть история нашего брака. Мы хорошо помним
слова Создателя нашего: «Человек не может быть один». Мы это хорошо понимаем.
Вот и весь наш секрет, наша маленькая сладкая тайна. И всем этим я обязана
своему мужу. Он научил меня… дружбе.
Эммануэль поражалась спокойному – будто только что
удовлетворено желание лицу Арианы.
– И я уяснила себе, что друзья, которые не испытывают к нам
никакого желания – не настоящие друзья. А тем, кто томится по нашему телу, мучается
страстью, но не дает себе воли, предстоит еще долгий путь, прежде чем они
станут достойными нашей дружбы.
– И как же нам поступать с ними тогда?
– Так же, как поступаю я, когда отдаюсь им. Чего я хочу для
друзей? Причинять им страдания? Искать их лишь для того, чтобы лишить их моих
ценностей? Ведь это они сделали эту землю приемлемой для меня: значит, они
имеют право на все, что у меня есть. А у меня нет ничего лучшего, чем мое тело.
И Ариана так закончила свою исповедь:
– Жильбер был моим первым и самым лучшим другом. Лучшим даже
после всех, кого я знала потом. И когда я вижу его нагим в моих объятиях, это
решает проблему, вызванную двойственностью моего прежнего воспитания, ибо
голого любовника не отличишь от голого друга. Скажи-ка мне, Эммануэль,
повернешься ли ты ко мне спиной сегодня ночью, если я признаюсь тебе, что ты
для меня одна и та же женщина, зову ли я тебя своей любовью или своим другом?
Возраст мудрости
– А мы уже все решили, что вы пропали, – говорит Анна-Мария,
выходя из машины и вытаскивая мольберт и ящик с красками.
– Может быть, – отвечает вялым голосом Эммануэль.
– Куда идти?
