– Разве я не права? – спросила та, глядя на Эммануэль своими
холодными глазами.
«Наверное, я схожу с ума, – подумала Эммануэль, – но мне
хочется знать, как чувствует себя женщина, которой торгуют».
– Вы это сделаете за деньги?
– Угу. Вы могли бы завтра?
– Да. Когда мы встретимся?
Ценный ли я товар, спросила себя Эммануэль, много ли они за
меня дадут?
Она уже забыла, что в стоимость входит и ее девственность.
* * *
Подталкиваемая шестом туземца, лодка бесшумно скользила по
охряно-розовой поверхности воды. Река после дождей была полноводной, они плыли
недалеко от берега, и Эммануэль могла касаться руками кокосовых орехов, зеленых
и пурпурных плодов, свисавших с ветвей склонившихся к воде деревьев… Вода была
густой, как сперма, она была почти вровень с бортами их узкой, сделанной из
тикового дерева пироги. Эммануэль думала, что она обязательно свалится в воду,
прежде чем они достигнут цели своего путешествия. Может быть, так будет лучше?
В реке было полно купальщиков, Эммануэль присоединилась бы к их веселым
забавам. Вон какие совсем голые молодцы цепляются за нос пироги, не обращая
внимания на крики лодочника: может быть, им хочется перевернуть лодку? Один из
них приблизился к ней, глаза его сияли, как два маленьких солнышка, и Эммануэль
улыбнулась ему. Он наполовину высунулся из воды, лег грудью на борт лодки,
протянул руки. Пока Эммануэль думала, чего же он от нее хочет, ответ последовал
сразу же: жадные юношеские руки скользнули под ее юбку, раздвинули ноги,
пощекотали в зарослях сада любви и даже глубже, и вот это юное существо уже
снова в воде и плывет, оглашая воздух радостными криками.
Эммануэль начинает вычерпывать воду.
– Держу пари, что пока мы доедем, мы не один раз
перевернемся.
Мерви спокойно отвечает, что ничего страшного не произойдет:
лодка достаточно тяжела, чтобы не перевернуться. Да, правда, вспоминает
Эммануэль: Мерви везет с собой большой сундук, там одежды для Эммануэль, она
должна переодеться для совершения ритуала, который теперь больше забавляет ее,
чем страшит. – ведь эти святые люди хотят просто развлечь себя телом молодой
женщины. Для чего же все эти маскарады и обряды, когда дело такое ясное? Ладно,
если ее снаряжение намокнет, она предстанет перед монахами в чем мать родила –
ничего страшного не случится… После ночи в Малигате и намеков Арианы она хорошо
знает, что ее ожидает. Что ж, она решилась на все, отдалась на волю Львиной
Гриве и сделает все, что ей прикажут. Просто она узнает еще кое-что и прибавит
еще одну жемчужину к своему ожерелью.
…Молодой монах повел Мерви и Эммануэль за собой к небольшому
прямоугольному павильону с покрытой мхом крышей. Только одно отверстие
виднелось в его выкрашенных белых стенах – дверь, хрипло застонавшая, когда они
вошли. Сладко пахнущие свечи в оловянных подсвечниках освещали помещение.
Несколько шкафчиков в виде усеченных пирамид с позолоченными дверцами,
тростниковые циновки и два низких столика с металлической посудой на них
составляли все убранство комнаты.
Но в углу виднелась фигура птицы, сделанная из красного
дерева. В глаза были вставлены драгоценные камни, ноги походили на журавлиные.
У птицы была женская грудь. Что-то женское было и в изгибе не то клюва, не то
рта, сделанного из стеклообразной массы. Эммануэль посмотрела на птицу почти с
благоговейным страхом.
Монах сел, обмахиваясь веером. Маленький мальчик вошел с
чайным подносом в руках. Он налил чай в невероятно крошечные чашки: их надо
было выпить одну за другой, чтобы почувствовать вкус. Но как только чай был
разлит, аромат жасмина наполнил комнату. Эммануэль смаковала аромат и
спрашивала себя, не в этом ли возмещение аскетизма.
И вот, держа чашечку в руках, монах обращается к ним.
Говорит он так быстро и неразборчиво, что Эммануэль ничего не может понять. Но
Мерви отвечает. И она говорит долго. По-сиамски. Она торгуется, соображает
Эммануэль, она устанавливает на меня цену. Монах по-прежнему выглядит
равнодушным, он даже не смотрит на предмет сделки. Но Эммануэль знает: это
старый трюк лошадиных барышников – не проявлять заинтересованности. Но как
жалко, что она не принимает участия в обсуждении условий! Потрать она больше
усилий на изучение местного языка – какое удовольствие она сейчас бы получила!
Внезапно монах прервал разговор, поднялся и вышел. Дверь за
ним закрылась, они остались одни. Аромат курящихся свечей довел Эммануэль почти
до тошноты. Надо уйти из этой комнаты. Но Мерви, всезнающая Мерви, держала на
уме другое.
– Переодевайтесь, я помогу вам, – сказала она.
Она расстегнула школьное платьице Эммануэль и быстро стянула
его через голову жертвы… Затем, вытащив из сундука одеяние из белого тончайшего
шелка, отделанного кружевами, быстро и ловко обмотала его вокруг стана
Эммануэль. Это было что-то вроде тоги, и Эммануэль подумала, что вся эта
красота свалится с нее при первом же движении. Но, может быть, так и было
задумано. Она посмотрела на себя в зеркало. Великолепно!
– Теперь пошли, – сказала Мерви.
Они оказались в длинном коридоре. Мерви шла впереди, почти шепотом
считая двери, мимо которых они проходили. Возле восьмой по счету они
остановились.
– Вы войдете туда одна, – проговорила она. Эммануэль вошла.
Там был тот же молодой монах.
Он указал на одну из циновок, покрытую квадратной формы
подушками.
– Присядьте здесь и подождите, – сказал он, старательно
выговаривая французские слова. И снова вышел.
Эммануэль поступила, как приказано – села на циновку,
подогнув под себя ноги: она видела, что так сидят сиамские женщины в пагодах
или на королевских приемах в традиционном стиле.
Комната была без окон, и в ней было довольно прохладно.
Слабый смолистый запах ощущался в воздухе – может быть, так пахли деревянные
стены? Стен она, правда, не видела – единственный источник света, масляная
лампа, напоминала ночник и ничего, кроме себя, не освещала. Но Эммануэль
догадалась, что комната невелика, почти келья. Ничего из убранства она не могла
разглядеть. Через несколько минут она привыкла к полумраку и уже могла
различить стену, возле которой стоит лампа, а потом вид на дверь, более низкую
и узкую, чем та, через которою она сюда вошла. И она видит, как эта дверь
открывается. Очень тихо, почти бесшумно.
Сердце Эммануэль бьется сильнее. Она привстает на циновке.
Но за раскрытой дверью ничего не видно, кроме мрака, царящего там. И в ту же
секунду кто-то или что-то гасит свет. Наступает полная темнота.
Какой-то звук срывается невольно с губ Эммануэль. Кричать
здесь нельзя, это она понимает, но как страшно все это…
Она чувствует, что в келье кто-то есть… Это не тот молодой
монах, он не дышал так тяжело. Но что же будет с ней делать этот фантом,
пожелавший остаться неизвестным?
