Он что-то сказал на непонятном языке, и все чудовища, кроме тех, кого я держала взглядом, послушно побрели обратно во дворец.
— Вам больше не грозит опасность, — повернулся Гело ко мне, — отпусти наших слуг. Когда ты сделала это со мной там, в полях, я думал, что у меня сердце остановится. Мы ждем вас наверху, — добавил он, обращаясь к Рейдану.
— А если мы не пойдем? — спросил охотник.
Чудовище посмотрело на него удивленно:
— Не пойдете? Почему? Зачем уходить голодными и уставшими? Там, во дворце, мы — люди и не едим себе подобных.
Гело и Арзель вслед за своими слугами скрылись в дверном проеме. Услышав эту историю и узнав, что после недолгих колебаний мы все-таки решили принять приглашение хозяев дворца, любой счел бы нас сумасшедшими: иметь последнюю возможность сбежать от чудовищ и не воспользоваться ею! Мы не испытывали теперь ничего похожего на то вмешательство в нашу волю, которое недавно заставило нас войти во дворец. Но любопытство сильнее любой магии: Готто был художником, Рейдан всю жизнь мечтал о приключении, а я только начинала узнавать этот мир. Нам ли было поворачивать вспять у самого порога тайны!
Не без робости войдя в уже знакомый нам зал, мы увидели хозяев, сидящих во главе длинного стола, накрытого блестящей белой скатертью. Арзель, снова юная и прекрасная, но одетая теперь в светло-зеленое платье до пят, махнула нам рукой, указывая на стулья с высокими витыми спинками. Гело налил в золотые кубки темное вино.
— Вы наши гости, — сказал он, поднимая бокал, — и теперь я должен просить у вас прощения. За страх, который вы пережили, за гибель вашей лошади. Признаюсь, всем вам угрожала смерть: теперь, теряя человеческий облик, даже мы с сестрой порой забываем, что когда-то были людьми. Инстинкт кровожадных охотников заставляет нападать на вас, а давняя обида на людей усиливает наш гнев.
— Время замерло и поймало нас, как смола, превратившаяся в камень, — неосторожную бабочку, — безнадежно произнесла Арзель, глядя куда-то в пустоту, — и потому я не знаю, сколько времени прошло с последнего визита людей в наш дом и сколько с предпоследнего. Это могли быть месяцы, а могли — века. И поверьте, мы каждый раз, как дети, радуемся гостям, потому что мы очень одиноки. И каждый раз мы надеемся, что все обернется по-другому.
— А что происходит обычно с вашими гостями? — спросил Рейдан, и я наклонила голову, не очень-то желая услышать ответ.
Арзель поморщилась, но Гело ответил, не отводя взгляд:
— Сначала все было очень плохо. Мы сами не понимали, что с нами происходит. Мы искали встреч с людьми. Но наши слуги убивали и съедали их, а мы не успевали ничего сделать. Клянусь вам, — покраснев, добавил он, — ни я ни сестра еще никому не причинили вреда. После того, как однажды на нашем дворе слуги растерзали целый обоз торговцев, Арзель пыталась покончить с собой.
— Но смерти нет в нашем доме, — с невыразимой тоской произнесла девушка.
— Да, для нас смерти нет, — равнодушно согласился Гело. В залу вошли трое в зеленом, и я с трудом скрыла дрожь. Брат с сестрой напряженно замолкли. Слуги поставили на стол подносы.
— Ешьте, пожалуйста, ешьте! — почти умоляюще сказала Арзель. — Это не та еда, к какой вы привыкли, но она не причинит вам вреда и обязательно понравится.
Рейдан решительно потянулся к ближайшему блюду, достал какой-то длинный, пряно пахнущий овощ, поджаренный до золотистой корочки, и начал есть. Мы последовали его примеру. Я взяла с подноса плошку и зачерпнула крошечной ложечкой ароматную, густую, но прозрачную жидкость, в которой плавали маленькие розовые горошины. Хрупкая оболочка горошины раскололась у меня во рту, нежная сладковатая мякоть смешалась с соленым бульоном, и я зажмурилась от удовольствия.
— Потом жертв стало меньше, — продолжал Гело. — Порой, заслышав во дворе чужих, мы с сестрой приказывали слугам оставаться в доме, а сами выходили навстречу гостям. Они видели страшных чудовищ, отвращение и страх перекашивали их лица, и вскоре мы слышали только удаляющийся стук копыт. Стук стихал, и мы возвращались во дворец, по дороге становясь людьми, и долго еще не могли забыть человеческие глаза, с ужасом обращенные на нас.
— А помнишь двух смешных бродяг? — вдруг оживилась Арзель. — Мы тогда так устали от одиночества, что рискнули пустить их в дом. Им очень понравился дворец, они называли нас добрыми волшебниками, ели нашу еду, пили вино, а потом спели нам песню. Мы так веселились, что почти забыли о том, кто мы. Потом бродяги сложили остатки еды в свои котомки и ушли, а мы не пошли их провожать. Пусть хоть у кого-то в памяти мы останемся добрыми волшебниками!
— Но не всегда все заканчивалось так хорошо. Ведь чем дальше, тем сильнее проникает в нас звериная суть. Я и сам не знаю, что манит меня прочь из дворца, что заставляет бродить в полях. А дворец… Мне кажется, он сам приманивает путников, раскидывает ловушки, затягивает в паутину тумана. Миновать его, оказавшись в этих местах, нельзя.
— Так это не вы наводите чары? — удивился Готто.
Гело мрачно покачал головой.
— В это, наверное, трудно поверить, но будь наша воля, мы бы навели такие чары, которые заставили бы обходить наш дворец на расстоянии недели пути. Лучше страдать от одиночества, чем нести ответственность за жизни тех, кто оказался под твоим кровом. Но мы не можем этого сделать. Да и вообще, с каждым днем мы можем все меньше и меньше… Иногда я не уверен, что найду дорогу домой. А иногда начинаю забывать, кто я такой. А Арзель, бедняжка, все время плачет перед зеркалом, боясь увидеть отражение чудовища.
— Но что же такое, ради всех святых, с вами произошло? — воскликнул Рейдан.
Брат с сестрой переглянулись.
— Дело в том, — осторожно начал Гело, — что мы сами этого не поняли.
— Вы назвали имя великого короля, — вмешался Готто. — В бывшие времена он правил этими землями? Большим ли было королевство?
Гело чуть не захлебнулся вином:
— Разве вы этого не знаете? — искренне удивился он.
— Он правил миром, — просто произнесла Арзель.
— Да, — подтвердил Гело, не без удовольствия разглядывая наши потрясенные лица, — король Кольфиар, наш добрый отец, последний правитель Династии, перед Звездами отвечал за всю Риррел.
— Все так переменилось, — задумчиво произнесла Арзель. — Было время, когда мы не задумывались об устройстве мира, принимая все таким, как есть, и мир щедро платил нам добром. И я скучала, когда учителя открывали мне величайшие тайны истории и природы.
— Скучала? — возмутился Гело. — Да ты часами строила глазки нашему кузену, пока я зубрил наизусть самые толстые книги.
— Но ведь это тебе, а не мне предстояло стать правителем Риррел. А рыжий Ясави — да, пожалуй, я была влюблена. Ведь я хорошо помню его лицо.
Брат с сестрой улыбались, а в их глазах стояли слезы — по неизмеримо далекому времени, которое начало оживать в их памяти и о котором они начали рассказывать замершим от любопытства слушателям.
