Стараясь действовать стремительно и бесшумно, мы бросились на него. Борьба была недолгой. Скоро незадачливый моряк был повален на землю и связан по рукам и ногам. Рот мы ему не затыкали — звать на помощь здесь было некого, и наш пленник, видимо, поняв это, не стал кричать. Лиадэ, самый старший из нас, велел мне оставаться с моряком, чтобы он каким-нибудь образом не освободился — иначе нам пришлось бы его зарезать.
Я опустился на песок рядом с неподвижно лежащим пленником, который лишь испуганно хлопал большими темными глазами. Я сказал ему пару слов насчет того, что если он будет вести себя хорошо, то лишится только своего товара, а не жизни. Но незнакомец, если и понял меня, то не подал и виду.
Тем временем трое моих товарищей быстро добрались вплавь до баркаса, и я уже слышал их восторженные вопли. Я с завистью смотрел в ту сторону, потому что тоже хотел оказаться на борту судна, перетряхивать сундуки с цветными материями, запускать руки по локоть в россыпи пряностей, пробовать на зуб золотые монеты. Я так увлекся, представляя, какими богатствами мы поживимся, что не заметил, как пленник зашевелился. Когда я повернулся к нему, он сделал какое-то неуловимое движение и… выскользнул из пут, словно был струей масла! Я не успел ему помешать, и он, вытянув вперед руки, пополз по песку к морю — точнее, заскользил с такой скоростью, что я бегом не смог за ним угнаться, и вскоре беспрепятственно нырнул в воду. Переборов замешательство, я закричал друзьям, чтобы они были осторожны, и приготовил лук, ожидая, пока голова проклятого моряка покажется из воды. Мои приятели, уже навязавшие тюки, чтобы сплавить их на берег, тоже настороженно смотрели на море.
То, что за этим произошло, я не забуду никогда. Из моря вдруг взмыло несколько странных существ. У них были гладкие блестящие черные тела, как у дельфинов, но при этом они хватались за борт руками и ногами. На моих глазах Лиадэ и других сбросили за борт, а потом люди-рыбы утащили их в море. От ужаса я закричал во все горло и, бросив лук, помчался к лесу. Но было поздно. Десяток этих созданий заполонил берег; их черные тела извивались, настигая меня; их цепкие пальцы ухватили меня за ноги и повалили на песок. Я понял, что пришел мой конец. Люди-рыбы волокли меня к морю, и я не пытался уже выплевывать изо рта песок, решив, что сейчас меня утопят, как остальных. Вся моя короткая жизнь тогда промелькнула перед глазами, и показалась она мне донельзя неправильной, пустой и грешной.
Вот соленая вода уже смочила мои губы. Я забился в руках у врагов и заплакал, потому что был молод и не хотел умирать. Я давал честное слово самому себе, что если случится чудо и я останусь жив, то никогда больше не стану разбойничать. Вдруг несколько сильных рук подхватили меня и заставили сесть в воде. Я поднял глаза. Передо мной стоял тот самый моряк; черная длинная одежда скрывала его рыбье тело, но огромные круглые глаза были совсем не похожи на человечьи. Поняв, что он предводитель человеко-рыбьей стаи, я бухнулся перед ним лбом об воду и начал умолять простить меня и помиловать. Когда-то я потешался над трусостью наших жертв, не умеющих с достоинством встречать опасность, а в тот миг даже мысли о достоинстве не мелькнуло в моей перепуганной голове. Я только плакал и просил. Человек-рыба молча смотрел на меня, изредка моргая и поводя желтыми зрачками, потом сделал какой-то жест рукой своим слугам и нырнул в море. Слуги подхватили меня и тоже поволокли на глубину.
Я не сразу понял, что они не собирались меня топить — они просто тащили меня куда-то по воде, так быстро, что мне казалось, волны нагревались там, где проносились черные тела. Когда волна накрывала меня с головой, какой-нибудь человек-рыба поднимал меня повыше, чтобы я не захлебнулся. Наш путь длился, наверное, несколько часов, потом стая резко повернула к берегу. Не доплыв ста шагов, они бросили меня, развернулись и вместе с остальными исчезли под водой. Я же, сделав несколько отчаянных гребков, оказался на отмели, где и потерял сознание.
Котинскую бухту. Я остался в Котине и никогда больше не помышлял о возвращении в Дугонский лес. Что я мог рассказать там про свое исчезновение и про гибель троих моих товарищей? Что мы встретились с людьми-рыбами? Меня бы подняли на смех и строго наказали. Я и в Котине долгое время молчал, боясь, что меня сочтут сумасшедшим, а потом собрался жениться на местной и вот перед свадьбой-то и поведал ей… И что вы думаете? Она, конечно, разболтала всем своим соседкам, а те своим мужьям, но никто надо мной не смеялся. В Котине не просто верят в Человека-рыбу, они не сомневаются, что он существует. Ну и я, конечно, не сомневаюсь тоже.
А потом в этих краях появились другие дугонцы, которым надоело заниматься разбоем. Теперь мы нанимаемся людей от разбойников охранять, бережем в дороге их жизни и добро. И я думаю: может быть, Человек-рыба знает об этом и не жалеет, что сохранил мне жизнь. А я все надеюсь, что встречу его еще раз и смогу отплатить добром за его доброту: он ведь не просто пожалел тогда меня, мальчишку, он ума мне прибавил и заставил начать другую жизнь, за которую мне нечего стыдиться. Так что на празднике я ему всегда ведро каби подношу.
Мы поблагодарили Ционэ за рассказ, хотя я, и, похоже, мои спутники не особенно поверили услышанному. Да и по лицам остальных охранников видно было, что слышат они эту историю не в первый раз, но верят не слишком. Но мне, по крайней мере, она помогла отвлечься от тревожных мыслей, которые становились все навязчивее по мере того, как мы приближались к Фолесо. Что ждет меня там? Неужели скоро я вернусь в храм Келлион?
Кроме того, я постоянно размышляла над тем, что сказал мне Готто на карнавале в Котине. Когда на утро после этого ко мне вернулась способность соображать (а произошло это не раньше полудня), воспоминание об этих словах обожгло меня сумасшедшей радостью. Ничто иное не имело значения: ни объятия Готто, ни возможность вернуться в храм звезды. Сидя у костра, я вдруг поняла то, что знала уже давно, но во что просто боялась верить. В любви каждая женщина становится ясновидящей… Печать молчания, которая сковывала мои уста рядом с Рейданом, должна быть сломлена: если он любит меня, мне нечего бояться; я расскажу ему о своей любви, и все будет хорошо. Но тут же холодным, отрезвляющим ушатом воды явилось воспоминание о ночном разговор на берегу моря перед въездом в Котин. Я ведь тогда почти открылась ему. Он не мог не понять… И все-таки он оттолкнул меня, оттолкнул, быть может, помимо своей воли — потому что уверен, что слишком стар для меня. Если бы я была старше, я придумала бы, как очаровать, как соблазнить, околдовать его, чтобы он отдался своему чувству. Но я действительно была слишком молода. Он взрослый, он мужчина, решать будет он… И снова страх услышать «нет» заставил меня молчать.
Тем временем над лесом сгустилась ночь — непроглядно-черная, как везде в южных краях. Редкие звезды сияли сквозь кроны деревьев, торжественно гудевших в высоте, словно переговариваясь друг с другом. Птиц не было слышно, лишь одна неизвестная мне певунья выводила в кустах замысловатую трель. Сонное дыхание моих спутников да похрапывание стреноженных коней, отпущенных пастись на поляне, — вот и все звуки, которые нарушали лесной покой.
Я уже засыпала, когда хруст ветки под чьей-то ногой или лапой снова заставил меня открыть глаза. Зевнув, я подумала, что дикий зверь вряд ли рискнет напасть на наш лагерь, и только сомкнула веки, как вдруг сигнал тревоги, поданный часовым, переполошил всех спящих.
