Его словам я внимал как предсказанию оракула.
«Смерть — это конец всех мучений и страданий, это самый спокойный сон, это вечный отдых от трудов и забот. Тот, кто жил счастливым, должен уйти из жизни вовремя, как воспитанный гость из дома радушных хозяев. Тот, кто много страдал, должен с радостью принять ту гостью, которой суждено перерезать бесконечную цепь его тягот и мучений. Все мы знаем, что смерть неизбежна, вот почему человека не должно волновать, когда именно она придет за ним. За могилой, за погребальным костром нас ждет лишь пустота».
Я посмотрел на открытое окно и вспомнил, что где-то в шкафу у меня лежит кусок крепкой веревки — метра четыре. Мы пользовались такими на тренировках, когда я ходил в секцию скалолазания. Это навело меня на мысли о Яне Кертисе, вокалисте «JoyDivision». Мне как-то раз довелось посмотреть фильм о его жизни. Картина называлась «Контроль». В конце ее главный герой вешался в собственном доме, после того как, в свою очередь, просматривал фильм, в котором сводит счеты с жизнью вечно несчастный артист. Проведя параллель между Лукрецием и Яном Кертисом, я задумался над тем, что происходит в сознании тех людей, которые решили разобраться со всеми своими проблемами вот таким способом. Источника с нектаром любви у меня под рукой не было, зато веревка находилась в полном моем распоряжении. Я встал с кровати и начал рыться в шкафу в поисках предмета, столь нужного мне в этот момент.
Самоубийцы никогда не внушали мне симпатии хотя бы из-за того, что их поступок доставляет окружающим слишком много хлопот. С моей точки зрения, самоубийство — это акт радикального эгоизма, совершенно непозволительного для воспитанного человека. Впрочем, в ту ночь мне больше всего на свете хотелось понять, что чувствует человек, собирающийся сделать последний шаг в этой жизни.
Изобразив на одном конце веревки нечто вроде петли, я набросил ее себе на шею и сел на подоконник. Второй оставался свободным, но я попытался представить себе, что будет, если я привяжу его, например, к ножке кровати — вещи весьма массивной. Думаю, что вес моего тела, даже помноженный на скорость падения, она должна была выдержать. Я прикинул расстояние до площадки перед входной дверью. По моим расчетам выходило, что веревка мне попалась как раз нужной длины. Ее даже не пришлось бы обрезать или укорачивать узлами.
В общем, все сходилось, оставалось только сделать один-единственный маленький шаг, чтобы разом покончить со всеми моими проблемами.
От осознания того, насколько легко я могу умереть, мне стало не по себе. Я по собственному опыту знал, что граница между жизнью и смертью, мягко говоря, не является непреодолимой, но меня поразило то, насколько, оказывается, легко можно перейти этот невидимый рубеж.
Вот, значит, как познается хрупкость человеческой жизни.
Погруженный в эти невеселые размышления, я поднял глаза и посмотрел на луну. На какое-то время я даже забыл о том, что сижу на подоконнике с накинутой на шею петлей. Ночное светило было частично скрыто пеленой дымки и небольшими облачками.
На мгновение я закрыл глаза. Судя по всему, день рождения Альбы изрядно утомил меня. Вдруг я ощутил вполне осязаемый толчок в спину, словно какая-то невидимая волна налетела на меня сзади. Я не удержался на подоконнике, соскользнул в комнату и рухнул на пол.
Не понимая, что, черт возьми, со мной происходит, я открыл глаза и в тот же момент почувствовал резкую боль в затылке. Это меня не на шутку перепугало.
Еще больше я запаниковал, осознав, что из темноты в глубине комнаты за мной кто-то наблюдает.
Первым делом я подумал, что незаметно для меня в комнату вошел отец. Естественно, из того, что предстало его глазам, он сделал бы вполне очевидные выводы. Мне не удалось бы убедить его в том, что на самом деле все не так, как он думает. Тем не менее, по мере того как после удара головой ко мне стало возвращаться зрение, я сумел разглядеть склонившийся надо мной темный силуэт, а затем — такое знакомое и дорогое мне лицо.
— Еще раз поймаю за этим — и тебе несдобровать, — прошептала Алексия. — Я тебя и на том свете найду!
Любовь разлучит нас
Я был самым счастливым человеком,
когда работал на заводе,
потому что каждый день видел наяву то,
что другие люди видят лишь во сне.
— Ян Кертис —
Мы уставились друг на друга так, будто каждый из нас только что увидел привидение. Алексия, конечно же, полагала, что только что вырвала меня из лап смерти. Я, со своей стороны, имел полное право удивляться тому, как это потустороннее создание — а на лице Алексии была привычная, не слишком жизнеутверждающая бледная маска — сумело пробраться в дом незамеченным.
— Ты как здесь оказалась? — прошептал я в темноте. — Откуда ты знаешь, где я живу?
— Ты дверь оставил открытой, — дрожащим голосом ответила Алексия, — Я от самой Риеры за тобой иду. Ты куда пропал? Почему?..
Судя по всему, в этот момент в ее сознании мелькнула какая-то особенно мрачная и пугающая мысль. Алексия замолчала, оборвав свой вопрос на половине. Ее бледное лицо исказилось, под глазами на белом фоне проступили две темные дорожки — слезы, побежавшие по щекам, испортили безупречно наложенный грим.
Я впервые видел ее не сдержавшейся, поддавшейся натиску эмоций.
Она не на шутку рассердилась как на себя, так и на меня за то, что я увидел ее в таком состоянии. Издав какой-то нечленораздельный возглас, Алексия отошла в сторону, села на кровать и отвернулась. До меня доносились только ее всхлипывания. Я не знал, что делать и как себя вести. Чтобы утешить сентиментальную Альбу, много ума не требовалось. Алексия же оставалась для меня девушкой-загадкой.
Решив зря не рисковать, я лишь перебрался к кровати поближе и облокотился на нее, продолжая сидеть на полу. Затем я сказал:
— То, что ты увидела с улицы, — это просто игра. Считай, обман зрения. Вешаться я в любом случае не собирался. Представь себе, я просто играл в Яна Кертиса, изображая певца в последний день его жизни. Ты сама знаешь…
— «Lovewilltearusapart», — пробормотала она сквозь слезы с безупречным английским произношением. — Любовь разлучит нас.
Затем Алексия повернулась ко мне и вытерла слезы. В темноте в ее глазах уже засверкали знакомые мне искорки.
— Ты это к чему? — спросил я, все еще не в силах осознать, что Алексия действительно здесь, рядом со мной, в этой комнате, на моей кровати.
— Эх ты, серость! Неужели не знаешь самую известную песню «JoyDivision»? Вдова Кертиса распорядилась выгравировать эти слова на могильном камне, после того как был захоронен прах ее мужа.
— «Любовь разлучит нас», — повторил я чуть слышно. — Как это понимать? Любовь ведь объединяет. Если ты любишь человека, то не захочешь расставаться с ним.
— Ты к себе присмотрись, — сказала мне Алексия, — По-моему, ты являешься отличным подтверждением правоты этих слов. Есть подозрение, что ты меня любишь, при этом сидишь на полу в тот миг, когда я оказалась у тебя на кровати. Вот так бывает, Крис. Любовь нас разлучила.
