— Еще немного и хватит… Я остановлюсь вовремя. Молодая
женщина ощущала, что и ее все сильнее охватывает возбуждение и она готова
испытать его полностью, но еще больше она стремилась продлить его, заставляя
себя и партнера сдерживать страсть. Конечно, она признавалась в любви и другим
людям, причем была совершенно искренней, но все это было до Брюса. Этот молодой
человек поразил ее своей красотой. Он был красив от головы до ног, он был
просто ошеломляюще прекрасен. Но самой совершенной, самой вожделенной частью
его тела был для Эммануэль половой орган, который был одновременно крепким и
хрупким, мудрым и бестолковым, медленно-ленивым и стремительно-быстрым…
Брюс взял Эммануэль за плечи и легким движением заставил ее
лечь на пол… Несколько раз за этот вечер двое возлюбленных испытали оргазм и
хотели повторить все вновь и вновь, но силы оставили их, и они лежали в полной
тишине друг возле друга, еще не совсем отдышавшись после бурной и изнуряющей
любви.
Брюс никак не мог отделаться от мысли, что весь дом слышал
их крики и вздохи, и не решался выйти из комнаты, по крайней мере, до тех пор,
пока не пройдет первое смущение.
Эммануэль, отдышавшись, неожиданно возобновила разговор с
того места, на котором он прервался.
— Я просто влюблена в твой член. Я люблю и тебя, но его
больше. Он все знает, все умеет, именно этим он и отличается от тебя.
Брюс слушал ее невнимательно, смысл ее слов доходил до него
урывками. Главной для него была возможность видеть ее лицо, ощущать ее тело,
чувствовать его запах.
— О чем ты думаешь, когда занимаешься со мной любовью?
Когда я нахожусь перед тобой в твоей излюбленной позе? Когда мое влагалище
предстает перед тобой как мишень? Ведь ты не можешь устоять, когда видишь меня
в такой позе… Ты не можешь не обнять меня, не взять меня — силой, лаской,
уговором, но взять. Все твое естество стремится к этому, ты жаждешь
меня! — Эммануэль продолжала говорить, не открывая глаз. — Я тоже
могу любить тебя, потому что мой половой орган так же прекрасен, как и твой.
Брюс не дал ей продолжить. Он повернулся к ней и буквально
впился властным, но нежным поцелуем. Он почувствовал, как вновь набухают соски
Эммануэль под влиянием новой волны возбуждения. Он оторвался от ее губ и начал
ласкать ее грудь. Он перебирал губами ее соски, слегка дотрагиваясь до них
зубами, словно желая попробовать их на вкус.
Его язык опускался все ниже и ниже, пока не достиг
влагалища, и, проникая в святая святых каждой женщины, он словно остановился на
мгновение в нерешительности, потом двинулся вперед, осторожно ощупывая все
вокруг с тем, чтобы чуть позже, уже полностью освоившись, впиться зубами в
клитор Эммануэль, заставив ее вскрикнуть то ли от боли, то ли от переполняющего
ее тело наслаждения. Теперь никто из них не знал, где кончается одно тело и
начинается другое, пот, слезы — все стало общим и неразделимым…
Первой пришла в себя Эммануэль.
— Ты, наверное, удивился, когда я предложила тебе
заняться любовью буквально через несколько часов после того, как с моими детьми
случилось несчастье? Но мы все каждую минуту рискуем умереть. Так что же, нам
из-за этого отказываться от любви? Наоборот, нужно, скорее восполнять упущенное
время, ведь никто не знает, сколько именно ему отмерено прожить!
Брюс, видимо, не испытывал удовольствия от этого разговора и
попытался прервать ее:
— Ты не могла бы поговорить о чем-нибудь другом? Твои
доводы в пользу любви мне кажутся слишком мрачными.
— Мрачными? Но ты все понимаешь совсем наоборот! Разве
тебе, проводящему все свое время за черными стенами и под закопченным потолком,
заменяющим чистое небо, чужды те желания, которые испытываю я и мои дети? Мы
все думаем о развлечениях и наслаждении и забываем о риске, которому иногда
подвергаемся. Мы забываем о риске, чтобы в нашей памяти осталось лишь
воспоминание о наслаждении и радости!
— Какая радость? Откуда ты знаешь, чем они там внутри
занимались?
— Они обменялись одеждой для какой-то новой,
неизвестной нам игры, а мои дети умеют играть так, чтобы приносить друг другу
радость. Да, они задыхались, но задыхались обнявшись, и, как это ни парадоксально,
они были свободны.
— В закрытой и задымленной печке?
— Человек всегда свободен, когда настоящее и будущее
для него едины. Именно это и дает нам секс. Ты никогда не обращал внимания на
то, что некоторые детские рисунки весьма сексуальны? Вернее, имеют оттенок
любви. Это потому, что новорожденные занимаются любовью гораздо чаще, чем мы,
причем с куда большим желанием, я уверена. Именно их сила воображения,
остающаяся в нас долгие годы, продолжает влиять на наше взрослое сознание.
— Хорошо, — согласился Брюс, — иногда ты
рассуждаешь, как ребенок, в то время как меня упрекаешь в незрелости! Как же
мне понять тебя?
— А ты попытайся! Тебе все же двадцать восемь лет, и ты
старше меня.
— Да, старше, причем намного. Иногда мне кажется, что
тебе не двадцать пять лет, а всего четырнадцать или пятнадцать.
— Пусть так, но я никогда не боялась будущего и не
старалась уйти от прошлого. Ты же изобрел собственный способ сохранять мечты,
помещая в своей мастерской фотографии и скульптуры молодых девушек и их матерей.
Они для тебя важнее, чем живое тело.
Они надолго замолчали, потом Эммануэль встала и подошла к
окну. Ее лицо было серьезно и задумчиво. Постояв немного у окна, она вернулась
к Брюсу.
— Ты был прав, — сказала она. — Я
замечталась. Действительно, какое могло быть удовольствие или радость в этой
проклятой печке! Самое лучшее, самое настоящее должно происходить при свете
дня.
Неожиданно она взмахнула рукой, словно сбрасывая наваждение,
и произнесла:
— Пойдем приготовим ужин, а то скоро вернется Жан.
Подай мне, пожалуйста, блузку.
— Ты не настолько эмансипирована, как хочешь
казаться! — воскликнул Брюс. — Почему ты не хочешь заняться со мной
любовью при своем муже? Почему не предложишь ему присоединиться к нам?
— Только потому, что не уверена, что ты достаточно
влюблен в меня. Когда я смогу убедиться в этом, для тебя не будет ничего
невозможного. — Не давая Брюсу опомниться от этих слов, она продолжала:
— Я тебя люблю, и именно поэтому ты мой любовник.
Далеко не каждый человек имеет шанс стать моим любовником. Но еще меньше
существует возможностей стать моим мужем. — Она бросила на молодого
человека несколько озорной взгляд и добавила:
— А быть моим мужем куда лучше… — С этими словами
Эммануэль обняла Брюса и поцеловала. — Разве ты не хотел бы в один
прекрасный день стать моим мужем?
Брюс стоял молча и неподвижно, словно боясь неосторожным
движением погасить такой порыв откровенности со стороны Эммануэль.
