Эммануэль взяла его за руку, подвела к постели, легла сама и
знаком пригласила Брюса последовать ее примеру.
— Я отдаю себе отчет, что ты знаешь меня совсем
недавно, где-то около месяца. Что касается меня, мне требуются годы, чтобы
сделать вывод, люблю я человека или нет. Но тебе гораздо труднее понять это. Ты
должен знать не только меня, но и весь этот дом, всех тех, кто живет здесь или
просто бывает в гостях. Но, может быть, я требую от тебя слишком многого?
Брюс отрицательно покачал головой.
— Если я и излишне настойчива, — продолжала
Эммануэль, — то это из-за того, что я просто боюсь времени. Ты понимаешь
меня?
На этот раз Брюс кивнул утвердительно.
— Ты же не боишься времени, поэтому ты нужен мне.
— А твои дети?
— Они очень похожи на тебя. Вернее, они такие же, как и
ты. Кристофер, Из, двое их друзей еще не выросли настолько, чтобы думать об
этом, и это вполне естественно. Меня больше беспокоят люди типа Маттиаса,
Монель и Стефани. Я никак не могу понять, что у них в глубине души.
Брюс улыбнулся и несколько меланхолично заметил:
— Не стоит особенно сетовать на время.
— Конечно, тем более что нам остается пространство!
Естественно, не абсолютно все, а лишь та часть, которая доступна
человечеству. — Эммануэль поспешила уточнить свои слова, увидев, что на
лице Брюса появилась тень сомнения, хотя и не совсем точно представляла, что
именно могло вызвать его недоумение:
— Я знаю, что пространство иногда может быть сурово к
нам, но, в отличие от времени, далеко не всегда. Если все окружающее неприятно
тебе, ты можешь дотронуться до моей кожи, и радость ее осязания будет для тебя
истинным пространством. Все остальное не должно тебя интересовать. Как видишь,
ты ошибался, утверждая, что мы бессильны против времени. Радость, которую ты
ощутил, прикасаясь к моей коже, способна остановить время. — Разговаривая
с Брюсом, Эммануэль ни на минуту не прекращала ласкать его грудь, живот, словно
втирая в его тело свои мысли. — Камни, из которых сложена печь, были
грубыми. Такими же грубыми были тела Кристофера и Из, когда мы их вытащили на
воздух. Но вся эта грубость отступает в моей памяти, когда я глажу тебя, ощущаю
твое тело. Если бы я была грубой, как большинство живущих на земле людей, я,
наверное, уже давно сделалась бы старухой. Я рассказываю тебе все это, чтобы ты
понял, для чего мне нужен этот дом и почему я хочу жить так, как мы здесь
живем. Я хочу, чтобы наша жизнь была такой же приятной и сладкой, как сама
любовь, и такой же долгой. Шан-Лу — это не только место, где все мы находимся
сегодня и будем находиться завтра. Это то, что позволит людям с теплом
вспоминать о нас, а нам о них и не становиться стариками и старухами.
***
Жан и Маттиас бросили в камин последнее полено. Они только
что пообещали Стефани послезавтра раскрыть ей все тайны своей работы. Сегодня
же ужин кончился слишком поздно, да и они порядком устали. Единственное, что
они хотели еще успеть сделать сегодня, — это закончить книгу.
Эа, Оранж и Дэвид уже отправились спать. Монель, удобно
устроившись на диване, незаметно задремала.
Вернулась Эммануэль, ходившая в спальню проведать близнецов,
которые к этому времени совсем оправились от шока и выглядели вполне нормально.
Брюс задержал ее, взяв за руку, и неожиданно тихим голосом спросил:
— Ты так и не сказала мне, почему дала им такие имена.
— Пожалуйста. Анна-Мария и я всегда мечтали, чтобы у
нас с ней был ребенок, и даже придумали имя — Из. Наша девочка позволила
воплотить мечту в реальность. Кристофером звали друга Жана, который добивался
меня целый год. Я тоже желала его, особенно когда внутри меня уже сидели
близнецы, но мы так никогда и не были близки.
По выражению лица Брюса Эммануэль поняла, что ответ не
удовлетворил его. Она улыбнулась:
— Я должна была чем-нибудь отплатить ему. К тому же
если бы я дала своему ребенку имя одного из его настоящих отцов, то неминуемо
вызвала бы между ними ревность друг к другу.
Брюс, казалось, был несколько ошеломлен, но сказал:
— Ты только что говорила, что выйдешь за меня замуж,
если твой муж, дети и друзья, живущие у тебя в доме, не будут против.
— У меня есть и друзья, которые не живут здесь, но тем
не менее никогда не покинут меня. Есть еще друзья моих детей. В любом случае
речь идет о каком-то разрешении. Главное, чтобы все они любили тебя. Если они
полюбят тебя, то разрешат мне доставить тебе радость.
— И мне доставить радость тебе?
— Именно так. Они должны быть уверены, что я нужна
тебе.
— Предположим, что одному из них эта идея не слишком
понравится…
— Тогда я ничего не смогу поделать.
— Мне еще нужно понравиться отцам Кристофера и Из?
— Естественно.
— Всем? — решил уточнить Брюс.
Резким движением головы Эммануэль откинула назад мешавшие ей
волосы и, с трудом открывая слипающиеся глаза, произнесла:
— Всем. Спокойной ночи, мой дорогой жених-любовник.
Глава 2
Изменчивость взглядов
— Дети! Кризе! Мы уезжаем! — позвала Эммануэль,
уже успев сесть за руль и включить двигатель.
Стефани, устроившись рядом с ней впереди, с любопытством
посмотрела на нее:
— Как ты их назвала?
— Ты же слышала: Кризе. Я зову их так, когда нет
необходимости называть их по отдельности.
— Я думаю, что ты знала это имя еще до того, как
Кристофер и Из появились на свет.
— Почему?
— Разве ты никогда не слышала имя любовницы Афродиты?
— Вот теперь я вспомнила: Кризеид! Как я могла забыть!
Ты считаешь, что мои дети похожи на нее? Стефани хитро улыбнулась и отвернулась
к окну. Кристофер и Из не выходили из дома, занятые тем, что отдавали
приказания собаке, так что матери пришлось позвать их еще раз.
— Поторапливайтесь, а то мы не успеем! Жан, Маттиас и
Монель нас ждут к часу на обед.
— А где? — поинтересовался Кристофер.
— В ресторанчике в Эзе.
— А мы поедем смотреть плотину?
— Будет видно, а сейчас поторапливайтесь. Близнецы
устроились на заднем сиденье и, не успев закрыть дверцу, поинтересовались:
— А Эа? Она разве не поедет с нами?
— Нет. У нее очень важное дело в поселке, так что вы
встретитесь с ней только к вечеру. Пристегните ремни.
