Дети бегали вокруг пруда и запускали по очереди кораблик с белым парусом. Ветер гонял его туда-сюда, опрокидывал, но кораблик все равно умудрялся выплыть обратно к детям.
– Может, и нам, – мрачно ответила Ника. – Не знаю, как ты, хани, а я что-то теперь везде слежку вижу.
Она покосилась на немолодую пару немцев, мужа и жену, сидевших на стульях рядом с нами и мирно жевавших корейскую морковку, подцепляя ее вилкой из пластиковой баночки.
– «Багет» был открыт, видела? – сказала я Нике.
– Видела.
– Я про мальчика все думаю, – призналась я, – он же плакал. И шрам у него был... огого. Если он там...
– Мы не можем туда пойти после вчерашнего, – отрезала Ника. – Давно не видела своего друга в желтой куртке, хани? Соскучилась? Так не волнуйся. Тут ему нашлась замена.
И она так зыркнула в сторону немцев, что жена подавилась морковкой и закашлялась.
– Отстань от людей, а? – попросила я. – А если в полицию пойти?
– С чем? С твоим рисуночком? Хани, ты крейзи? Ты прости за прямоту, но ты же не Ренуар, чтобы так вот прямо один в один икзектли людей рисовать. А вот тебя саму они с удовольствием схватят за твои выкрутасы на Монмартре. Скажут: ага, попалась нарушительница злобная!
– Злостная, – невесело поправила я, а сама подумала, может, и правда, меня тогда, на Монмартре, сфотографировали и фотку в полицию передали? Ну и попала я тогда...
Вздохнув, я достала фотоаппарат и попыталась сфотографировать стайку голубей, рассевшихся на ветке тополя и готовых к тому, чтобы спикировать вниз, как только кто-нибудь бросит им горсть хлебных крошек.
Сидя сфотографировать не вышло, и я поднялась, нашла нужный ракурс, щелкнула кнопкой, а потом огляделась и... мои ноги снова стали ватными. На скамейке неподалеку сидел охранник из кафе «Багет»!
Он просто сидел на скамейке, смотрел вперед на детей, с визгом носящихся туда-сюда.
Солнце зашло за тучу, посыпал мелкий дождик. Родители расхватали детей, раскрыв над ними зонтики, а забытый кораблик одиноко болтался на волнах.
Я подбежала к Нике и схватила ее за руку.
– Вот там, видишь? Узнаешь?
– Кого? Бежим, дождь!
– Хорошая мысль, – пробормотала я, и мы помчались подальше от прудика.
Дождь усилился, в парке не было никаких навесов, только статуи грязно-белого цвета, обреченно замершие под дождем. Наконец показалась синяя будочка общественного туалета. Я толкнула в нее Нику и заперлась изнутри. А потом объяснила ей, от кого мы убегали.
– Отлично, – резюмировала Ника, – ты дала ему возможность нас подкараулить, как волку в «Трех поросятах». Это раз. И возможность схватить Доминик – это два.
– Что-то я не подумала, – пробормотала я, вытирая свитером лицо и стряхивая капли с рюкзака, – надо было в кафе бежать... или куда-то в людное место.
Ника с отвращением покосилась на унитаз и замызганную раковину и взялась за ручку двери.
– Ты как хочешь, а я выхожу. Ненавижу чувствовать себя... как это? В капкане?
– В западне. Но погоди, хоть осторожнее выглядывай!
Ника приоткрыла дверь, выглянула. И вдруг ее руку накрыла рука в бежевом рукаве. «Но на охраннике была черная куртка», – мелькнуло у меня в голове, а Ника уже вопила:
– Dominique! Are you crazy to grasp me this way?!
[72]
Толстушка испуганно поправила кепку, по которой стекал дождь. Я тоже выскочила из кабинки.
– Have you seen a man in a black jacket nearby?
[73]
– прокричала я на ухо Доминик.
– Yeah, – растерянно кивнула она, – he was running away with a girl!
[74]
«Убегал с девушкой? – удивилась я мысленно, – значит, я ошиблась, и это был не он».
А Ника уже волокла нас за руки дальше по парку, мимо клумб, статуй, детской площадки, каменных скамеек и пластиковых стульев, щедро поливаемых дождем.
Мы вбежали под навес кафе, у которого здорово пахло горячим шоколадом, а Доминик уставилась на бублики, выставленные на витрине, когда у Ники пикнул телефон.
– Эсэмэска, – сказала она, доставая его из кармана куртки, – может, от твоего папы? Ой, нет... от тебя.
– От меня?
«No police. Or the boy will be killed»
[75]
.
– Перезвонить им? – растерянно спросила я.
– А смысл? – сдавленно ответила Ника, забирая свой телефон.
После двух бубликов, политых горячим шоколадом, и огромного капучино с корицей мы с Никой слегка пришли в себя.
Я ведь не слишком пугливая, в разные попадала переделки, и под Звенигородом, и в МГУ, но тут нападение было очень неожиданным. И еще никто никогда не грозил смертью ни мне, ни тому, кого я знаю.
– Как они узнали мой номер телефона? – спросила Ника, надкусывая пятый бублик.
Доминик отошла к стойке с администратором и на повышенных тонах попыталась донести до него, что в приличном кафе в меню обязательно должен быть лук.
– Ты у меня «любимый номер», – мрачно сказала я, – и фотки твои там есть.
– Что будем делать? Может, переселимся в другой пансион?
– Если захотят, найдут нас везде. Нет. Надо совершить ночную вылазку. Сейчас едем домой, начинаем следить. Если увидим, что охранник ушел из «Багета», значит, мальчик один. Попробуем постучаться в дверь черного хода ночью.
– Слишком опасно, – покачала головой Ника.
Доминик вернулась мрачная, но на тарелке у нее была луковица.
– Did they give up?
[76]
– спросила Ника.
– No, it’s my own. But they permitted me to eat it here
[77]
, – угрюмо ответила толстушка.
И с задорным хрустом, от которого мы с Никой морщились, она рассказала, что ей удалось узнать в библиотеке. Ксавье Арно был знаменитым музыкантом, лауреатом всяких премий и мужем нашей мадам. Он разбился, возвращаясь с очередного концерта, в авиакатастрофе шесть лет назад. Луи Пуарэ был бизнесменом, занимался цветными металлами, о нем Доминик нашла крошечную заметку в какой-то деловой газете. Он скончался от сердечного приступа, возвращаясь домой с конференции. В самолете. Четыре года назад. Оба случая происходили в декабре.
