– А ты, Ангел-Посланник
[22]
, еще и сына своего приведи. Уже после своего джамаата, отдельно от всех. И лучше, если никто посторонний не будет видеть, куда вы пошли. У меня для него отдельное дело имеется.
– Приведу, имам.
– Он все так же часами за компьютером просиживает?
– Не могу отогнать.
– Нам компьютерщики тоже нужны. Мы можем даже отправить его учиться в лучший университет Европы, пусть только задание выполнит. Видеокамерой он пользоваться умеет?
Джабраил растерянно пожал плечами.
– У нас нет видеокамеры.
– Я дам ему. Нужно будет зафиксировать все происходящее, и обязательно снять взрыв. Пусть ценит мое доверие и молчит. Эти кадры обойдут не только Дагестан – весь мир, и все будут знать имя твоего сына. Так, глядишь, и станет профессиональным оператором.
– Я приведу, амир. Фотокамерой он умеет пользоваться. Я ему купил цифровую; наверное, с видеокамерой ненамного сложнее.
– И постарайтесь вовремя людей привести, – продолжал имам. – Как только первые выйдут, следом за ними вторые, потом так же и третьи. А сейчас идите. Мне до третьей молитвы еще нужно православных попов навестить и кое-что высказать им, чтобы бороды выше носа не задирали. А то они уже себя святыми почувствовали и оттого сильно возгордились. Идите, идите!
Эмиры вышли. Вали, стоящий за дверью все время разговора, пошел их проводить. А Гаджи-Магомед вернулся к себе в кабинет, куда попросил принести чайник свежего чая. Чай он любил и всегда пил его с конфетами вместо сахара.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
– Извините, отец Николай, двери здесь рассохлись, не закрываются плотно. Я вчера слышал ваш разговор с генералом. Значит, вы бывший военный, – едва слышно говорил отец Василий.
– Да. Я вышел в отставку по состоянию здоровья, – так же тихо и сдержанно подтвердил Николаев, чтобы их разговор не дошел до других ушей.
Отец Василий какое-то время молчал, словно сомневался, продолжать ли ему, но все же решился.
– Я вспомнил вас. У меня хорошая зрительная память. Была когда-то профессиональной, сейчас от нее мало что осталось, но все же осталось. А вы меня с бородой не узнали. Я когда-то приезжал к вам в больницу снимать показания, тогда я был майором милиции, бритым и погрязшим в мирской суете, как все мирские люди.
Отцу Николаю, кажется, не слишком нравилось вспоминать эту болезненную для него историю. Тем не менее он ответил:
– Мне, отец Василий, трудно помнить всех, кто приходил ко мне в больницу, а потом и в госпиталь. Это вы, наверное, должны понимать. У меня была тяжелая контузия, не считая множественных осколочных ранений разной степени тяжести. Да и моральное состояние тоже было не на должном уровне. Когда я впервые в сознание пришел, сразу про жену спросил. Мне сообщили о ее гибели, и я на пару суток впал в прострацию. Хотя, кажется, уже знал обо всем, но хотелось подтверждения, поэтому и спросил. До этого, как сказал врач, у меня была клиническая смерть, и меня еле-еле вернули к жизни. Когда я рассказал, что видел там, врачи мне почти не поверили, а я, слава Господу, на их мнение наплевал, попросил образ и молитвослов мне принести. Во время клинической смерти я вместе с женой стоял у врат небесных. Ее впустили, а меня нет, отправили назад. Поэтому врачи смогли меня спасти, там не приняли, решили, что я здесь еще что-то должен сделать. Только по этой причине и удалось спасти. А как в сознание пришел, опять суета началась. Постоянно кто-то приходил, что-то спрашивал, да еще охрану у палаты поставили. Мне покоя хотелось. Покоя, тишины и поменьше разговоров. Следователей за это время сменилось несколько человек, всех разве упомнишь. И из гражданской прокуратуры, и из военной прокуратуры, и из милиции, и из ФСБ. Мне разговаривать трудно, сосредоточиться невозможно из-за головной боли, а меня все допрашивали. Все мысли были о том, что я там видел. Опять туда хотелось, невыносимо хотелось. А тут сплошные вопросы, вопросы и вопросы... Извините, отец Василий, не помню вас, может, из-за бороды? Но я сейчас и без бороды никого из следователей не вспомнил бы. Все вычеркнул из памяти.
Отец Василий только кивал на слова отца Николая.
– Я был начальником уголовного розыска райотдела милиции, – с горечью сказал он. – И начинал следствие по покушению на вас – «сто пятая статья». Именно так и пытался трактовать это событие. Но потом дело переквалифицировали на «двести пятую статью» и передали в ФСБ. А там его, почти раскрытое, благополучно и окончательно похоронили. Я уже не мог вмешаться. Рангом и рылом не вышел, чтобы свою волю диктовать.
– Меня, честно говоря, вообще в курс дела не вводили – и, как я понял, преднамеренно. Даже в известность о ходе следствия не ставили, а на мои вопросы отвечать не хотели, отделывались невнятным бормотанием: идет следствие, дело трудное, шансов мало, следов никаких, если что, мне сообщат. Даже не сообщили, что дело закрыто. Сын случайно узнал. Наверное, опасались, что я начну свое следствие проводить, а потом буду мстить. И даже следом за мной наведывались к нам в батальон, интересовались моими разговорами с сослуживцами. По той же самой причине. Очень хотели кого-то от меня уберечь. Я, конечно, знаю, кого, хотя решил, что это не дело для православного человека – местью заниматься. Тем более что уже тогда решил себя служению Господу посвятить.
– И я знаю, – сказал отец Василий.
Отец Николай согласно кивнул и продолжил:
– Они все равно его не уберегли. Но я здесь ни при чем. Его свои же потом в Москве застрелили. Внутринациональные разборки. Как всегда, власть выстрелами делят. Но всем им воздастся по заслугам, уже воздается. Господь его наказал, и я даже искренне помолился за душу его неприкаянную. Непосредственные исполнители меня не интересуют. Они, по сути дела, никто. Им приказали, а они отказаться не посмели. Но терроризм, насколько я понимаю, это акт, не направленный на кого-то конкретно? – поинтересовался иерей, не слишком хорошо знакомый с законами.
– В идеале так и должно быть. Если я правильно помню комментарий Верховного суда к статье, он звучит следующим образом: «Терроризм предполагает наличие специальной цели устрашения населения и давления на органы власти путем применения крайних мер насилия либо угрозы применения таких мер для достижения нужных преступникам целей». Однако на практике под терроризмом сейчас подразумевают и громкие покушения на какое-то должностное лицо, хотя это в принципе другая статья. В вашем случае пострадавшие тоже были, но только с мелкими порезами от вылетевших стекол – кажется, три человека, да еще одна женщина, во время взрыва гулявшая с собачкой. Она на всю жизнь заикой осталась. Тоже считается пострадавшей. Во дворе между гаражами два молодых алкоголика бутылку «приговаривали», так эту бутылку взрывной волной разбило. Тоже себя пострадавшими считали. Хотя показания давали как ценные свидетели. Куда их потом ФСБ упрятало и по какой статье, затрудняюсь сказать. Знаю только, что упрятали парней за то, что в свидетели пойти согласились. У меня тогда были почти все данные по исполнителям, – уже не мог остановиться отец Василий, – все на руках. Двое остались в городе, а один в Чечню уехал. Я уже к задержанию, помнится, готовился, когда меня от дела отстранили. А когда я снова влезть попытался, начались «подставы». Одна за другой несколько жалоб на меня. В том числе и от людей, о существовании которых я даже не подозревал, и рапорты от сотрудников, которым что-то приказали. О взятках еще заговорили. И вынудили уволиться из милиции до того, как меня по статье уволят. Я лучше других знаю, как из неугодных делают взяточников или торговцев наркотиками. Ловко делают, ни один суд не подкопается. Заказчика покушения на вас, как я понял, берегли на высшем уровне.
