Помолчали, но не отчужденно, а по-дружески. И мысли у
Регинки повернули в правильном направлении: «Правда, хороший. Не делон, это
ясно. Без вариантов. Но друг. Книжки там. Ля-ля по душам».
Я тебе дам «ля-ля», прищурился Дарновский. А что такое на ее
языке «делон»? Наверно, парень, который годится в лаверы. Ладно, киска, сейчас
тебе будет и Делон, и Бельмондо впридачу.
– Ты что про Людку Дейнеко думаешь? – спросил он про
красивую девчонку из класса «Б», с которой у Регинки было давнее соперничество.
– А что? «При чем тут Людка? Чего это он?». – И повернулась,
взглянула на него. Но Роб нарочно на нее не смотрел, придал фейсу
мечтательность.
– Красивая, – вздохнул он. – На Брук Шилдс похожа.
– Дело вкуса. Ты ее в раздевалке не видел… «Тоже еще. Сиськи
в прожилках. Жалко, нельзя. Или сказать?»
– В раздевалке? Ничего бы не пожалел. Бюст у нее – я себе
представляю, – закатил глаза Роб.
Настоящий Регинкин голос взволнованно затарахтел: «Так он не
треснутый? Или в Людку? Бюст! Это у нее-то? Он что, слепой?»
– Как у козы вымя, – вслух сказала школьная королева,
скривив губы.
– Ну да? – не поверил ей Роб.
И забарабанил пальцами по стеклу – типа неинтересно ему с
ней стало. Или, может, о Людке Дейнеко задумался.
Регинка выдержала недолго, с полминуты.
«Профиль у него ничего. Ну ты у меня сейчас. Людка, да?
Людка? Ну-ка, на полную катушку».
Легонько тронула его за плечо, медовым голосом пропела:
– Робчик…
«Давай, давай, повернись. Руку ему на плечо. В глаза туман.
Посмотреть секундочку, и взгляд вниз. Грудь пых-пых. Сработает. Но не чересчур,
а то лизаться полезет».
– А? – рассеянно спросил он, оборачиваясь. – Чего?
Ее лицо было совсем близко. Глаза затуманены (это она слегка
ресницами похлопала, чтоб белки увлажнить), шестой номер так и ходит туда-сюда,
губы приоткрыты. Между мелких ровных зубов высунулся кончик языка.
Но Роб на охмуреж поддаваться не спешил. Держал паузу.
Она начала паниковать: «Не работает? Не работает! Другой бы
поцеловал. Hy! Hy! Ну пожалуйста!»
И лишь дождавшись этого самого «пожалуйста» он решительно
обнял ее за плечи и, как пишут в старых романах, прильнул устами к устам.
Перед этим еще раз заглянул в глаза. Контакт? Есть контакт!
«А, а, то-то! Вот тебе, Людка! Хорошо! Отодвинуться! Еще
пять секунд и хва… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Не так же, дурак!
Как Петька, кончиком по верхней».
Как это кончиком? Чего кончиком – языка? Провести по верхней
губе, что ли?
Он попробовал.
«Да глубже, неужели непонятно?»
Вас понял. Он просунул язык подальше, провел по ее губе, но
с внутренней стороны, и сразу был вознагражден.
«Наконец-то! И сюда, сюда. Да! Лучше, чем Петька, лучше! А
рукой туда! Только не как Петька, всё испортит. Туда, а не туда!»
Это было уже сложновато. Куда «туда» и куда «не туда»?
Дарновский на миг оторвался от ее губ, подсмотрел в глаза и
сразу стало ясно, куда лезть ни в коем случае нельзя, а куда необходимо, причем
как можно скорей.
«Не туда» это грудь. Должно быть, из-за шестого номера
всякие петьки первым делом тянутся к бюсту, а ей это не нравится.
«Туда» – это спина, вот уж никогда бы не дотумкал.
Он расстегнул пуговки на школьном платье, погладил голое
тело над застежкой лифчика, и кожа покрылась благодарными мурашками.
«Ой, ой, хорошо. А теперь туда. Нет, робкий, побоится».
Но Дарновский не побоялся.
Приподнял подол платья, немножко поплутал рукой в каких-то
шелковых тряпках и резинках, однако заблудиться уже не боялся – внутренний
голос Регинки подсказывал, куда двигаться.
До цели не добрался, потому что совсем близко, за дверью
грохотнуло жестью, а по полу сочно зашлепала тряпка.
– Тетя Маша! Убирать пришла! – выдохнула Регинка и
высвободилась.
Ее лицо было покрыто румянцем, губы распухли и стали
густо-красного цвета.
– Приходи в субботу. Мои уедут на дачу, а я останусь, скажу,
надо к экзаменам готовиться, – слегка охрипшим голосом сказала она, приводя в
порядок детали туалета, скрытые под платьем. – Придешь?
«Там никто не помешает», – договорили глаза с неестественно
расширенными зрачками.
Домой Роб шел, слегка пошатываясь, будто поддатый. Он и в
самом деле слегка опьянел.
Во-первых, от невероятной, фантастической победы в
химлаборатории. Правда, кайф малость подмачивала мыслишка, что Регинка
досталась ему не по-честному, да и сама она от всей этой возни как-то
девальвировалась. Раньше была королевой, выражаясь возвышенным слогом,
владычицей грез. А превратилась в какого-то робота с инструкцией по применению:
нажал на кнопку один – пищит, погладил панельку два – мурлычет. Что в субботу
он эту леди Чаттерли трахнет – без вопросов.
Это ладно.
Куда сильней пьянило сознание, что его Дар в сто, в тысячу
крат драгоценней, чем казалось вначале.
С помощью своего Дара Роб мог достичь всего, чего пожелает.
Он был властелином мира!
Саморамашел, или Всемирно-историческое значение ВОСР
Как уже было сказано, после выпускных Роб собирался сначала
ткнуться на филфак, а когда срежется, спарашютировать в Пед имени Ленина. Но
властелину мира киснуть в этом простоквашном заведении было не к лицу, и
Дарновский принял до безрассудства смелое решение: поступать в МГИМО, причем
прямо на факультет международных отношений, в самый что ни на есть блатной
заповедник, где две трети мест заранее расписаны, а остальные зарезервированы
для выпускников рабфака. По слухам, «с улицы» в этот царскосельский лицей
пробивалось максимум два-три человека, из медалистов.
Значит, медаль нужно было добыть, кровь из носу. Проблема
заключалась в том, что по разнарядке золотой кругляшок выдавался один на школу,
а в параллельном классе «Б» училась Милка Зайчицкая, дочка члена политбюро.
Между прочим, тоже отличница, так что медаль Робу никак не светила, даже если
историк Борис Сергеевич проявит принципиальность.
